Тагильский «доктор Швейцер»

…Пятого мая 1968 года мы со студентом факультета журналистики Уральского государственного университета Левой Пырским (молодым армавирцем, человеком из теплых краснодарских краев) мчались в маленьком зеленом вагончике утреннего горняцкого узкоколейного поезда на запад - на Карпушиху и Левиху.

Еще лежал в тайге снег. А Лева был одет почти по-летнему: в тоненьких резиновых кедах, в заголенном до колен поношенном голубом трико и с легким рюкзачком за плечами. Майское солнце припекало, было действительно жарко. И мы разом сняли с головы наши кепки и вязанные шапочки.

От Карпушихи (поселка, территориально подчиненного Кировграду) нам предстояло дойти до знаменитого в округе Старика-Камня. Шли сначала по каменистой грунтовой дороге, потом свернули на лесную тропу-просеку. Квартальные столбы указывали правильное направление. Но, увы, скоро впереди нас ждало «мамаево побоище»: лесорубами могучие сосны, кедры и ели были навалены друг на друга так, что образовались почти сплошные завалы. Остро пахло увядающей зеленой хвоей и смолой. Везде островками белел ноздреватый рыхлый снег, бежали вниз по склону шумливые ручьи...

Гора Старик-Камень

Это был уже довольно крутой склон высокой горы, а далее впереди высился суровый и сумрачный шихан Старика-Камня, совершенно голый, безлесный.

Только во второй половине дня (мы особо и не спешили, ведь взяли с собой палатку, шли в поход специально с ночевкой)  мы с Левой поднялись туда, где свердловчанами был воздвигнут простой тур. С этой крохотной площадки в бинокль хорошо просматривались дымы заводских труб Нижнего Тагила. А вокруг внизу волновалось зеленое море уральской тайги, разрезанной здесь  горным хребтом под игривым названием «Весёлые горы». Последний, видимо, и был водоразделом, Главным Уральским хребтом с высокими вершинами Сутук, Старик-Камень, гора Широкая (недалеко от горняцкого поселка Левиха, где в советские времена добывали медную руду из глубоких шахт).

На север уходили эти серые  каменистые кряжи и на юг – тоже. За городом Серовым Главный Уральский хребет взметнется на высоту полутора  километров: горы Конжаковский камень (где нынче в июле проводятся ежегодные многотысячные марафонские забеги северян), Денежкин Камень. И еще севернее, на Приполярном Урале, на хребте возвышается заснеженная  безлюдная гора Народная высотою почти 1900 метров (гораздо выше Конжака и тем более Денежкина Камня!).

Итак, мы с Левой стояли на водоразделе, на самой высокой на Среднем Урале линии Главного Уральского хребта. И все истоки рек отсюда направлялись: Сулёма на запад, к Чусовой, Каме и Волге; Тагила с притоками на восток – в Тавду, Тобол, Обь.

До границы Пермской области (ныне Пермского края) по карте было не более 90 километров. До Первоуральска – примерно 60, до Свердловска – около 75, до Нижнего Тагила – 50... (Расстояния для туристов, надо сказать, смешные!).

И еще не было тогда в России ни будущего обуржуазившегося Екатеринбурга, ни зеленого нетронутого островка горной тайги в виде еще проектировавшегося Висимского государственного природного заповедника (ставшего потом биосферным), ни друга моего в лице Александра Николаевича Пискунова!..

А.Н. Пискунов
А.Н. Пискунов

…Познакомились мы с ним в начале 70-х годов прошлого века в редакции газеты «Кировградский рабочий», где я работал и часто публиковал свои лирические этюды о природе. Как раз где-то в это время (в июле 1971 г.) и был наконец учрежден постановлением Совета Министров РСФСР Висимский государственный заповедник площадью 33,5 тысячи гектаров (нынешний биосферный полигон в его ядре в 4,5 раза меньше). И долгожданное решение Исполнительного комитета Свердловского областного совета трудящихся от 26 июня 1973 года наконец-то закрепило за заповедником его охранную зону площадью чуть больше 46 тысяч гектаров.

(Сегодня к ней примыкает еще и зона так называемого сотрудничества в пределах территорий городов Верхнего Тагила, Кировграда, поселков Карпушихи, Левихи, сел Половинное, Большие Галашки, поселка Висим – родины уральского писателя Д.Н. Мамина-Сибиряка, не раз писавшего о «милых голубых горах»).

В то время в них свирепствовало самое настоящее, хищническое и безнаказанное, браконьерство. «Охотились» и… сами «сотрудники» Висимского заповедника.

В одном из зимовий в восточной части охраняемой территории была тайно построена коптильня для заготовки лосиного мяса; там же напропалую отстреливались непуганные глухари, добывались капканами шкурки разного пушного зверя.

Штатный лесник заповедника некто Холкин подал на меня в суд якобы за «клевету» в газете на него лично. Только благодаря кировградской прокуратуре удалось обнаружить и изъять на подворье у браконьера в поселке Верх-Нейвинский винтовочный вкладыш к ружью. Его посадили на год. Но и, выйдя на свободу, Холкин явился ко мне в редакцию и угрожал… расправою.

Понятно, что надо было объединять силы защитников природы. И тогда подполковник милиции Пискунов, старший сержант милиции Чувашов, егерь заповедника Галкин и я стали регулярно выезжать в рейды. Была обнаружена в тайге, в охранной зоне заповедника, тайная охотничья избушка, срубленная из новеньких смолистых сосновых бревен. На дереве рядом висел умывальник, у стены припасена на зиму поленница березовых дров. Топоры, пилы, котлы,  алюминиевые бидоны дополняли браконьерское хозяйство…

Все (наглый грабеж природы) было рассчитано на годы, десятилетия вперед. Убийцы наелись до отвала: в одной из емкостей мы нашли большие куски лосиной туши, припасенные, видимо, впрок (на дворе стоял октябрь, выпал первый снег).

Конечно, это логово потрошителей было нами позднее сожжено, когда воры узнали об опасном визите и больше побоялись туда сунуться!

Затем, в разные годы, в той же охранной зоне заповедника мы находили развешаннные на кольях для просушки лосиные шкуры, брошенные  головы и рога сохатых… Браконьеры не унимались! Они в отместку подожгли новую баню в зимовье самого осаждаемого Висимского заповедника.

…А на водоемах в округе почти безнаказанно орудовали хапуги с сетями!

Наверное, на целую книгу потянули бы материалы о преступлениях перед живой природой в маминских «милых синих горах» в 70-80-90-е годы прошлого века, да и в первое десятилетие ХХI–го, смело перешагнувшего рубеж тысячелетий, но не избавившего общество от пороков!

Для истории же остались имена первых храбрых защитников животного и растительного мира тогда только-только поднимавшегося на ноги природного резервата в самом сердце промышленного огнедышащего Среднего Урала. (В их числе, конечно, был и самый  первый непримиримый директор Висимского государственного заповедника, фамилию которого я, к сожалению, запамятовал). В первой когорте охранителей и защитников был и остается поныне (своими книгами!) Александр Николаевич Пискунов,  сильными и мужественными стопами не раз исходивший эту ранимую заповедную землю.

В своей книге мой старый друг и соратник не раз упоминает о пожарищах, зарастающих вырубках, сильном вывале леса в заповеднике пронесшейся четверть века назад над Уралом бурей-ураганом.

Обрубленная со всех сторон неумными и жадными лесозаготовителями территория охранной зоны Висимского заповедника оставила беззащитными здешние первобытные леса; значительная часть их уничтожил  рукотворный - наверняка! - лесной пожар, потушить который в горах малочисленная охрана заповедника не смогла…

…В последний раз мы с Александром Николаевичем Пискуновым побывали в окрестностях заповедника (на горе Лубной, памятнике природы областного значения) в начале июля 2008 года.

Тихо разговаривая, идем по узкой лесной тропе, которая плавно поднимается вверх. Мой друг срезает и срезает толстые и сладкие стебли разросшегося на приволье дудника, подает, очищенные, мне. Мягкие и сочные, они напоминают мне вырванную на огороде молодую репу.

Вокруг цветут валерьяна, зверобой, луговые и лесные чины, много злаковых, по пути попадаются высокие липы и ильмы. Ильм (вяз) с затейливо резными листьями редок в уральской тайге и произрастает только на южных склонах гор. Я фотографирую его, затем молодые дубки, посаженные здесь Александром Николаевичем за несколько лет в количестве ста и более штук. (В Верхнем Тагиле вследствие влияния теплых прудов-охладителей ВТ ГРЭС климат мягкий, «южный»; растут и каштаны, и дубы). По словам моего друга, в целом  на Среднем Урале десять тысяч лет назад тоже климат был теплый, благоприятный - и дубы привольно росли и на склонах гор, и в долинах рек (палеонтологи нашли в здешней почве много пыльцы вековых дубов). И вот теперь А.Н. Пискунов решил «помочь природе» и рассадил по всем склонам Лубной маленькие саженцы-дубки из своей домашней теплицы (в лесу желуди жадно поедали мыши).

На вопрос внука Ильи - «Зачем это тебе, дед? Ведь ты «шкелетом» будешь, когда твои дубы вырастут!» - Александр Николаевич отвечал с  мудрой улыбкой:

- А ты вот пойдешь на Лубную, увидишь мои дубы, отдохнешь под их могучими кронами и… вспомнишь деда Сашу, лежащего давно в могиле! Другие люди вспомнят!..

Дубки явно прижились, авось и потепление климата на планете  поможет им выправиться, взметнуться над тайгой!

Дуб

Делаем привал. Вокруг по-прежнему порхают бабочки, гудят шмели, жужжат осы.

- Смотри, вон зорька летает, - показывает мне рукой Александр Николаевич.

Мы сидим под огромной и могучей бронзовоствольной сосной на краю крошечной лесной полянки, окруженной стеной хвойного леса. И розово-белая бабочка зорька бесшумно порхает в воздухе своими невесомыми крылышками как на некоей диковинной сцене этого «таежного театра».

- А теперь видишь, большая стрекоза появилась над полянкой, - объясняет мне чудное лесное действо мой друг. – Это - хищница! И зорька поспешила убраться из виду ее огромных глазищ!.. Иначе не миновать бы ей на «стол» стрекозе!..

Да, своя, потаенная и прекрасная, жизнь уральской природы разворачивается передо мною; и есть рядом тот, кто в любую секунду покажет, объяснит, постарается просто влюбить тебя в этот сейчас так безмятежный край тайги и гор.

- Сенокосные поляны из года в год зарастают травой, бурьяном, - сетует Александр Николаевич. - Раньше здесь всегда косили, много верхнетагильцев держали домашний скот. Потом старики поумирали, молодежь браться за косы не хочет… В результате совсем исчезли у нас косули, которые в суровые зимние месяцы подкармливались из заготовленных людьми стожков, собирали на лесных дорогах клочья сена, выпавшие с возов.

И, оказывается, кроме всего прочего постоянно портится, исчезает пышный, разнообразный травостой. Наверное, скоро на полянках в окрестностях горы Лубной не останется многих видов высших сосудистых растений.

Кстати, тут Александр Николаевич упомянул и заповедник «Денежкин Камень» на Северном Урале, где существует подобная же проблема: из-за запрета администрации на территории заповедника тоже не выкашивают лесные поляны, растительный покров которых на глазах деградирует. Наверное, все же нужна какая-то «золотая середина»: и природу не ограбить, и помочь ей!

(В охранной зоне Висимского заповедника в 70-80-е годы ХХ века старые лесники занимались бортничеством; сейчас мед диких пчел добывают только…медведи).

И теперь сами лесники, егеря отдалились от охраняемых территорий.

Уже четверть века, как руководство Висимского заповедника переехало из захолустного Висима в город цветной металлургии Кировград, имеет здесь полностью благоустроенную контору, приличные квартиры. (А отсюда до ближайшей восточной границы заповедника только по прямой более 20 километров!. Далековато до висимских медведей, волков, лосей и зайцев, лис и белок!).

…История всего этого такова. В начале 80-х годов прошлого столетия Кировград оставался без… воды. Истощались артезианские скважины, в многоквартирных домах подолгу даже не сочилась из кранов живительная влага. Руководство Свердловской области решило построить Сулемский водовод для надежного водоснабжения старейшего населенного пункта (в пору царя Николая II это был поселок Калата, с Калатинским медеплавильным заводом, заложенным едва ли не в демидовские времена). Предполагалось: возвести водохранилище в верховьях реки Сулем, протянуть оттуда стальной водовод прямо к Кировграду за тридцать километров и все вдоль северной границы Висимского заповедника. (Заказчик строительства - Кировградский завод твердых сплавов, где мне потом пришлось два с лишним года проработать простым аппаратчиком из-за острого конфликта с городским партийным руководством, всячески зажимавшим критику; потом я уехал на Север).

Многие природолюбы тогда возмущались столь волюнтаристским подходом (и оказались правы: водовод этот сегодня заброшен, не работает; в зарастающем водохранилище браконьеры ловят сетями жирных окуней и двух-трехкилограммовых щук).

Сделка? (За счет заповедника городу «воду»; руководству же резервата и его работникам – благоустроенные квартиры). Без сомнения!

Теперь на работу егеря и научные работники заповедника ездят на автобусах (за 15 км в Верхний Тагил, а оттуда пешком – в горы). Ездят и по хорошей грунтово-щебеночной дороге, проложенной строителями почившего в бозе водовода- и, конечно, тоже бок о бок с северной границей Висимского заповедника. Вот раздолье браконьеру! (И любому врагу природы, кто не задумываясь оставляет в тайге непотушенный костер, бросает горящий окурок в сухую траву и т.д.).

Впоследствии много времени А.Н. Пискунов, Анатолий Галкин и другие егеря заповедника вынужденно дежурили именно здесь: на торной широкой дороге, не раскисающей даже в самую весенне-осеннюю слякость, - и, так сказать, с прямым и коротким автомототранспортным сообщением «Кировград-заповедник».

Именно на этой дороге мой старый знакомый (знаю его лет 35-40) Анатолий Галкин и повстречал однажды весной крупного драчливого глухаря, яростно набросившегося на него как… на соперника! На ней же мы с Александром Николаевичем слышали как-то ранним утром громкие крики черного ворона, похожие на трубные журавлиные голоса-фанфары. По ней же мой друг не раз возвращался пешком (и ночью, и в проливной дождь) из своих утомительных лесных странствий. Домой, в квартиру номер 53 по улице Жуковского.

…Город Верхний Тагил расположен в долине реки Тагил, давшей название населенному пункту. (Ниже по ее течению - город Нижний Тагил, еще одна столица уральских металлургов и машиностроителей). Вокруг - горы: на север, на юг, на восток и на запад. Большие и поменьше. (Например, на горе Ежовой высотой почти 700 метров над уровнем моря построен хороший горнолыжный комплекс, где не раз катался на лыжах сам - теперь уже бывший - губернатор Свердловской области Эдуард Россель).

Всю окружающую местность назубок знал мой друг краевед и писатель, орнитолог с многолетним стажем Александр Николаевич Пискунов. Именно его попросила написать вступление к книге (составленной из сочинений школьников о природе) Надежда Перетягина, верхнетагильская учительница. Горы Бунар, Острая, Широкая, Шабур, Макарова, Старик-Камень и многие другие в ней не обойдены вниманием. Как и вся местная флора и фауна.

Еще при советской власти областное руководство задумало построить в окрестностях Верхнего Тагила большой «рыбный цех», который должен был снабжать продовольствием многомиллионное население Среднего Урала. Вырыли экскаваторами большие прудки, наполнили их водой и… забросили. Повеяло горбачевской перестройкой, затем пришли смутные ельцинские времена. Капиталисты (нынешние) в грязи и чешуе побрезговали возиться - и предоставили рукотворные водоемы в «бесплатное» пользование прилетающим и улетающим птицам: чайкам, куликам, уткам, цаплям, лебедям, чибисам и т.д. И этот птичий «рай» всего-то в паре километров от дома А.Н. Пискунова.

Конечно же, он здесь часто бывал, особенно в апреле-мае - с биноклем, фотоаппаратом, записной книжкой. И своим пытливым любознательным взглядом на жизнь окружающей природы. А потом на его письменном столе рождались интересные заметки, статьи, репортажи и книги.

Помогали моему другу и вездесущие верхнетагильские мальчишки и даже взрослые, приносившие ему прямо домой раненных птиц, птенцов, зверьков. И он, как истинный «птичий папа», «птичий доктор», неделями, месяцами и годами выхаживал слабые создания природы! Кого-то потом выпускал на волю, кого-то отдавал в Свердловский зоопарк, кого-то нес на поселение в зооуголки школ, Верхнетагильского городского краеведческого музея (где несколько лет был директором) и т.д.

Птицы жили у него дома в клетках: в его кабинете-спальне, на балконе, иногда летали из комнаты в комнату. Три маленькие собачки будили Александра Николаевича по утрам, требуя прогулки и выполнения непременного ритуала - кормления во дворе  дома голубей, воробьев, синиц.

Возвращаясь из своей  «лесной службы», Александр Николаевич часто приносил за пазухой или в футляре из-под бинокля тех же обессиливших птичек и буквально из пинцета дома кормил их.

Любовь к живому, благоговение перед жизнью перевешивали все многочисленные хлопоты и заботы, связанные с содержанием невольников. И даже постоянное ворчание супруги Людмилы Михайловны не могло его остановить в этой благородной страсти - исследовать, изучать на практике любимую природу, помогать ей!..

Я видел на стенах, на полках в его личном кабинете многочисленные чучела птиц, могучие рога подстреленного им лося (разрешалось в отдельные годы ликвидировать «лишнее» лосиное поголовье в охранной зоне заповедника); видел большие коллекции бабочек, птичьих яиц (орнитологу разрешено немного изымать их), видел приличную библиотеку о природе.

- Хочу купить, как у тебя, японский цифровой фотоаппарат «Canon» с набором фотообъективов - говорил мне Александр Николаевич еще два года назад. - И обязательно новый компьютер, с принтером, сканером. Подключусь к Интернету...

А чуть раньше мой друг проговорился, словно бы невзначай, о своем намерении пройти по Главному Уральскому хребту аж до Салехарда, до самого Северного Ледовитого океана!? Во что я искренне поверил: если уж почти восьмидесятилетний натуралист мог за одни сутки пройти 60 с гаком километров по висимскому бездорожью и в самую лютую непогоду; если за один зимний сезон он «накатывал» на лыжах по тысяче-полторы  морозных километров, то такая мечта у него никак не выглядела беспочвенной! (Недаром в Екатеринбурге ему - как самому старому бегуну - вручили памятный кубок на областных лыжных соревнованиях).

***

…Болезнь, страшная и коварная, подкосила моего друга Александра Николаевича Пискунова в то время, как он строил «планов громадье»! Диагноз (смертельный) ему поставили в военном госпитале в Екатеринбурге в феврале 2009-го; а в ночь с 1 на 2 октября того же года он тихо, во сне, скончался ночью в своей квартире в Верхнем Тагиле. Похоронен на старом городском кладбище, недалеко от местной православной церкви, и рядом с автодорогой Кировград - Верхний Тагил.

…Ему еще хватило сил вскопать в мае землю в саду и на огороде, посадить картошку и овощи. 22 июля, когда я с ним ровно два часа беседовал у него дома в Верхнем Тагиле, Александр Николаевич выглядел неплохо, только говорил шепотом (тройной рак - рак легких, печени, желудка). Мы даже выпили за встречу по рюмке-другой виноградного вина...

…Когда я жарким июльским утром уходил от моего друга на гору Лубную (один, с тоской в сердце), на окраине Верхнего Тагила, в роще из высоких старых берез, вдруг запела… иволга! Минут пять я стоял и слушал громкую флейтовую мелодию. И теперь, когда она звучит на моем компьютере на диске, я мгновенно представляю нашу последнюю встречу с Александром Николаевичем Пискуновым, верхнетагильским «доктором Швейцером», и эту березовую рощу с поющей иволгой.

Душа моего друга тогда словно вселилась в эту чудесную таинственную птицу и напутствовала меня на продолжение его жизни, его безумно важной работы!..

Владимир Назаров

Читайте также:

Поддержать «Ураловед»
Поделиться
Класснуть
Отправить
Вотсапнуть
Переслать

Гостиницы Перми

Рекомендации