Мокроносов Трофим Иванович (1899 - 1977).
Крестьянин села Ленёвское Екатеринбургского уезда (ныне это Режевской район Свердловской области). Участник Гражданской войны, активный деятель коллективизации, агроном Режевской, Черемисской и Мироновской М.Т.С. Автор «Истории села Леневского».
ОПИСАНИЕ "РОДОСЛОВНОГО ДРЕВА"
(Сохранена авторская орфография статьи)
Откуда идет родословная нас Мокроносовых так и его детей. А так же, что известно исторически о предках, и в каких условиях они жили.
Мой дед - Мокроносов Василий Петрович, помер, убился – сонным упал на пол избы с выпавшей полатницей - это было в 1906 году. Деду тогда было 65 лет - значит, он был 1841 года рождения. Дед был крестьянин, неграмотный. Был он "ровным христианином" - не пьющий, не курящий и был противником чего-то нового. За все это он числился в старом обществе примерным человеком. Недаром он был доверенным лицом от церкви - "богоносом". Когда исполнял свои обязанности, он на груди носил кружку для денег, а на кружке был повешен медный крест. Дед заходил в каждый дом всех жильцов Леневского прихода. Село Леневское - примерно 650 семей, деревня Притчина - домов 45, деревня Новые Кривки - домов 80. Хозяин встречает богоноса - вся семья встает, молится на крест, висящий на кружке богоноса. Дед выговаривает при входе в дом: "Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас". Хозяин отвечает: "Аминь". Дед продолжает: "Рабы божьи, рабы Господни, поусердствуйте господу Богу, что Бог послал: денежек, хлебушка, шерстки, кудельки (на украшение божьего храма).
Село Ленёвское Режевского района
Хозяин достает из своего денежного ящика 1-2 копейки и кладет в кружку. Я видел, как в церкви вскрывают кружки с деньгами и там 95% копейки, 4% двошники и редко-редко 5 коп., а если попадает 10 коп. и больше, то это считали, что хозяин их положил по ошибке. После пожертвования денег хозяин несет в кудовке овса или ячменя 4-8 килограмм на подводу (в кашеву - запряженную лошадью, на которой ездит возила богоноса). Кстати, в возрасте 6-7 лет и я был возчиком с дедом. За день насобирывали 4-6 мешков хлеба и везли в церковный амбар. Там церковный староста все то, что насобирано богоносом, принимал и ссыпал на хранение (конечно, все это без весу), а потом этот хлеб передавался, и деньги, как от выручки - от пожертвования хлебом, так и из кружки, шли на "украшение церкви". Никакого учета, никакой бухгалтерии всему этому не было, и все лежало на совести церковного старосты и его прислужников, вроде "богоносов". В народе часто ходили слухи, что церковный староста научился от церкви, т.е. разбогател и это, по-моему, в значительной степени не лишено основания. Пусть 30-40% есть правды и то что-то значит, если учесть какой огромной цены стоил для хозяина каждый пятачок.
Я уже говорил, что дед был неграмотный и не поддерживал что-либо новое. В доказательство к этому может быть такой факт. Когда начали появляться конные молотилки, а их в то время в Леневке было две-три штуки, то дед говорил: "Нет, молотить будем молотилом (это ручная деревянная рукоятка с закрепленной ремнем на конце палкою - "цеп"), а не молотилкой. Молотилкой молотить хлеб грешно т. к., в священном писании сказано, что "хлеб надо добывать в поте лица своего". Молотилка считалась "сатанинской пастью". А чтобы молотить хлеб цепом - /молотилом/, нужно было все до одного просушить в овине.
Сушка хлеба в овине начиналась с 12 часов ночи. Первоначально нужно было высушить овин. Затем поднималась ото сна вся трудоспособная семья, и все с цепами шли на гумно молоть. Обмолотив просушенный хлеб, производили вторую посадку снопов в овин, после чего молотильщики шли завтракать, а дед начинал новую сушку снопов, т.е. разводил огонь в подъямке овина и, не уходя от огня, зорко следил, чтобы не допустить пожара. Вода и швабра всегда были наготове. За сутки молотили по 3 суши. И как бы старики не следили за огнем, а все-таки за зиму горело 1-2 овина с хлебом. А уж если овин загорел, то горит гумно, горит намолоченный, но еще не провеянный хлеб, горит мякина, а иногда и солома. После этого лились слезы отчаяния, а все-таки молотить надо было вручную, а не молотилкою, да и веяли хлеб-то лопатой, кидая его на гумне, дождавшись умеренного и ровного ветра. После молотилки хлеб отвеивался на ручной веялке, да и молотился хлеб молотилкой не сушеный, Следует напомнить, что если дед со своей семьей намолачивали за год З00-500 пудов хлеба, то для сушки его на овине расходовалось березовых дров 20-30 кубометров, не меньше. Эти дрова в расчет не принимались, т.к. дрова были не купленные. Тогда, при деде же, были применяемы для косьбы травы литовки, взамен ручных кос. А что значит косить литовкой или косой, это вам, наверное, по литературе известно. Косить литовкою легче в 5 раз, чем косою - сгибаться не надо, да и накосит травы литовкою больше, чем косою. Тогда старики говорили: "Литовочки-то для певуньюшек хороши", т.е. косить литовкою можно и петь, а косить косою - это при каждом ударе сгибаться и бить со всего плеча - тут уж действительно не до песен. Однако и литовки стариками принимались враждебно.
Мой дед, сжав сердце, разрешил обзавестись керосиновыми лампами. Но эти были трех- и пятилинейные. Шестилинейные лампы зажигались только в дни свадеб или в другие подобные торжества.
В малой избе, где доили коров, в окнах были вставлены вместо стекла брюшинки. Это желудок теленка, тщательно осушенный и выскобленный, в какой-то степени пропускал свет. Взамен керосиновой лампы жглась еще по старинке лучина над корытом с водой. Эту лучину в детстве жег и я, да и другие мои сверстники по годам могли испытывать эту прелесть.
Телеги при деде были только на деревянном ходу. Было достижением в то время, когда на ось, проходящую в колесо телеги, ложилась железная полоска - подосенок.
При деде был переходный период: от лучины к керосиновой лампе, от ручного цепа к конной молотилке. О конных жатках, плугах и других машинах тогда у нас в семье еще не имелось и понятия, да и в селе Леневское их не было.
Стекла в окнах, видимо, были введены раньше, так как дед против них не протестовал.
Еще одна характерная черта старой семьи: когда моему отцу исполнилось 18 лет, дед решил, что его надо женить, - будет бесплатная работница в семье, когда Иванко уйдет в армию. А кого Иванку надо брать в жены - это дело деда, а не Иванко. Дед запряг лошадь, положил мешок овса в сани и, наложив сверху сена, поехал свататься за Иванко. А куда поехал - об этом не знал не только жених, но даже члены семьи не были поставлены в известность т.к. это было по тем временам его дело, дело Василия Петровича, а не кого-то другого. Дед сначала поехал в село Арамашка, его, конечно, в окружающих селах знали, да и он знал людей. Осмотрел подходящих девок. Арамашевские девушки ему не понравились, тогда он поехал в село Клевакинское и там давай осматривать и подбирать. И вот ему понравилась моя мать Марфа Грач. Ее он и высватал. Как моя мать не видела моего отца, так и отец не видал мать и это до тех пор, пока не поехали под венец.
Мой дед Василий Петрович вместе со своими братьями Александром Петровичем и Григорием Петровичем рано от своих родителей остались сиротами, т.е. и мать и отец, их родители, померли молодыми. Но сирот подобрал к себе их дядя Еким Петрович. У Екима Петровича был сын Алексей, взращенный, как сын при отце на более привилегированных условиях, в какой-то степени на "неге". Это был весельчак и шутник по прозвищу "Цыганское колокольчико». У Алексея Екимовича был сын Иван Алексеевич, кстати, мой крестный, тоже веселый и очень работящий человек. Алексей Екимович большой склонности к труду не имел, сначала за счет дядей Василия, Александра и Григория, а потом переложил весь труд более тяжелый на сына Ивана Алексеевича. Иван Алексеевич прозвища «цыганское колокольчико» уже не имел.
Еким Петрович человек был, видимо, тоже богобоязненный и имел большую заботу о сиротах-племянниках. Всех их вырастил, учинил, каждому из них были построены дома. Дома по тому времени были очень хорошие, все эти племянники, будучи в сиротстве, с детства были приучены к труду, и это в них врезалось на всю жизнь. Они тем более знали цену копейке. Еким Петрович каждого из племянников отделил в дома, по мере сил и средств наделил их скотом, и они с этого начали жить. Дома этим племянникам он поставил - построил в ряд со своим домом и отсюда на всю округу знали "Екимовину», т.е. Еким Петрович, Василий, Александр и Григорий Петровичи. Они числились трудолюбивыми, честными, не пьющими, со старым укладом людьми, но были острые на язык, способные осмеять все то, что было не по их укладу.
У меня сохранился в памяти рассказ деда о своей семье, как жили они у Екима Петровича. Конечно, им в то время досталось ой как тяжело. К примеру, хотя бы один из фактов. У Екима Петровича была жена, и по крови эти племянники ей были чужие люди - нахлебники, а Еким их считал наоборот своими родными по /крови/. Так вот эта Екимова жена, как ее звали "Екимиха", накормив семью, ложилась отдыхать, а дедушка Вася, Александр и Григорий ловят в конюшне куриц и несут к ней в дом, "слушать курицу", т.е. определять с яйцом сегодня курица или нет. Сама Екимиха щупать куриц не ходила и уход за курицами, стало быть, как и уход за скотом был обязанностью, опять таки, Васи, Саши и Гриши.
Таково было положение моего деда, а что было при Петре Петровиче, т. е. при его отце, то, видимо, еще не было пил как поперечной, так и продольной. Стекла в дом были диковиной. Понятий о зеркале, самоваре, о чае и т.п., конечно, не было и речи. Помнится Александр Петрович пришел к моему деду и заявляет: ты что, Вася, плохо живешь, а вот мы живем так живем, у нас и зеркало есть, а Енушко-то (это сын Александра Петровича) часы купил и добавляет сам же "будь они прокляты".
Кто из наших прадедов чем занимался, и как они жили - судить трудно, но сохранились кой-какие памятники о них. Кто-то из них из дресвяных плит вытесывал мельничные жернова. Камни - эти остатки их труда - я бы нашел показать и сейчас, знаю, где они есть. При их жизни село еще не имело улиц, а жили просто, кто-где найдет удобным. Дед показывал, что его деды жили на бугре, и что елка, которую я помню, была посажена кем-то из его стариков. Отец последнего жильца на этом бугре называл "Ефим Горской", т. е. жил на горе. Там же остался заваленный лесом колодец глубиною не менее 12-15 метров, из которого наши предки пользовались водой. Что все наши предки были крестьяне, это не подлежит сомнению. Если принять условно в расчет, что поколение, как и мы, каждый оседал в прошлое на 25 лет, то выходит, что Петр Петрович рождения 1816 года, Петр Гаврилович 1791 года, Гаврил Гаврилович 1766 года рождения, Гаврил (отчества которого никто не упоминал в моей памяти) - 1741 года. Все эти года условны.
Еще одна деталь о наших предках и нашем поколении - нас называли «баранята", это прозвище.
А прозвище баранята (по преданию сохранилось) взялось вот откуда. Наш предок по законам того времени обязан был пойти служить в армию. Дело шло своим чередом, но, когда начальство подъехало к дому за рекрутом, рекрута не оказалось. Тогда была дана команда «Найти рекрута, сотские и десятские». Это низшие чины, избранные населением на определенный срок отбывания службы. Они в мое время были помощниками урядника, стражника, старшины (хозяина волости) и старосты (хозяина села или деревни). Сотские и десятники обыскали дом, амбары, сараи, конюшни и др., а рекрута не нашли. Дело этим и кончилось - предок остался дома. Когда рекрутов увезли на службу, и тревога изжилась, этот бывший рекрут оказался дома, жив и невредим. Люди стали интересоваться и спрашивать, где он мог скрыться при обыске? Он сообщил, что когда искали его в конюшнях, он прятался среди овец - видимо лежал на полу и так же по-бараньи блеял. Народ окрестили его кличкою барана, а потомство пошло баранята. В том числе и Агафангел Трофимович и Адольф Трофимович с Аленушкой и Мариной все они по старому баранята.
Всякое прозвище, данное народом, обязательно имело под собой какую-нибудь почву или какое-то обоснование доказательство, без этого прозвище в народе никогда жизненным не было.
К примеру, можно привести три случая новых прозвищ, которые возникли при моей памяти.
Я уже упоминал, что за большую болтливость, за осмеивание людей и наглость на языке Алексею Ефимовичу (это наш родственник), было дано "цыганское колокольчико», но это прозвище не было сохранено за его сыном, т.к. он вел себя более в норме.
А вот наш сосед Петр Иванович Ермаков за то, что в рабочий день надел и носил красную рубаху (кумачевая, самая дешевая), ему наши старики дали прозвище «кума выхухолевый хвост», а так как его сын Иван Петрович сохранив за собою традиции отца, иногда одевал по вечерам сапоги, то этого было достаточно называть их «выхухолевыми хвостами», и это узаконилось на их потомстве.
Или вот еще одно прозвище. Один из мужиков был худощавый, верткий такой и, как говорят «не туго заряженый», т.е. у него не было своих убеждений, не было в разговоре настойчивости. Ему за щуплость физиономии и склонность к соглашаться с любыми высказываниями было дано прозвище «Зяблый ячменек». А так как его дети были по внешнему виду и психическому складу другими, то их называли «Михалко Петрухи мерзлого ячменька».
Я коснулся прозвищ наших предков и подкрепил это примерами других прозвищ. Но почему же прозвища уходят в такие далекие дебри старины и докатились до нас? А вот, видимо, почему - деды три брата Василий, Алексей и Григорий, кто-то из них, должен пойти служить в солдаты, так они не прятались в конюшню, но и служить в армию тоже не пошли, а наняли себе тоже Мокроносова Андрея Матвеевича. И вот он отслужил положенные ему 25 лет на военной службе, был участником турецкой войны, а когда пришел домой, то, будучи стариком, отвыкшим от сельского хозяйства, да и пошел в наем не из ахти какой крепкой семьи. Придя домой, он женился на инвалидке. Это была "верхоглядая"- тяжеловесная женщина, и вот с нею и ходил по миру. Ходил этот старик в рваной серой шинели, на груди его были кресты и медали. Я это хорошо помню, когда он заходил в наш дом, то для него наливали чашку супу, давали молока и кормили досыта, а если попросит чего-то для себя - рубаху, штаны или что-то в этом роде, то обязательно отыскивали какой-то обносок и подавали ему, а он, видимо, рад был и этому. Позорно для нас, что наши предки так бесчеловечно относились к своему "наемщику", но истина - так это было и он не имел права судом со стариков ничего взять, т.к. положенное ему за наем было уплочено при уходе на военную службу.
Другим способом наши старики Петровичи - не тем, что Гаврил, но все-же от военной службы "отлытали" - избавились. А отсюда и закрепилось прозвище "баранята".
Еще коснусь предков.
Будучи председателем Леневского сельсовета, а до этого еще работал 2-3 года секретарем волисполкома, то в архивах обнаружил "Владельную запись". Эта владельная запись была дарована воеводой Нарышкиным в челобитной избе города Верхотурья (в каком году не помню). Она была выдана ходокам из Монастырской слободы - Гришке Говорухину, Шосточку Мокроносову и третьего не помню. Во владеиной записи числится, что эти ходоки пришли в челобитную избу и били челом на коленях воеводе Нарышкину, просили его дарствовать им грамоту на владение землями сотоварищами своими - пользовать, косить и скот свой пасти, в участке правее речки Большой Леневки до высокого поля, с высокого поля на журавлиное болото,... а там на какую-то березу, Высокий мыс, видимо Гурьевский мыс и т.д., до речки Малой Леневки и все земли левее Малой Леневки.
Владенная запись, воеводой Нарышкиным была дарована и после этого они переселились на дарственные земли, тем самым основав село Леневское.
Что важного из этой записи? А вот что. Наши предки - выходцы из Монастырской слободы, это недалеко от села Костино, ниже по реке Реж, где сливаются Реж и Нейва и образуется река Ница, вот в верховьях Ницы и есть Монастырская слобода. И что во владенной записи числится Шосточек Мокроносов, то это, видимо, где-то недалекий наш предок Гаврила Гавриловича и его отца. Вот бы поговорить с ними, то может быть до них и сохранилось в памяти, как их прадед "со товарищами своими" основывали Леневку, в то время еще деревушку, принадлежащую к Сусанскому приходу. Ныне это поселок Нейво-Шайтанский Алапаевского района.
Мне шел 12 год, когда был в Леневке праздник. Праздновали столетие постройки Леневской Крестовоздвиженской церкви. Откуда в Леневке появились Серебряниковы, Журавлевы, Малыгины, Заплатины, Пичугины, Холмогоровы, Ермаковы, Клеменьтьевы и др.? Может быть это были сотоварищи Гришки Говорухина и Шосточка Мокроносова, а может быть каким-то путем принятые ими в обществе.
Крестовоздвиженская церковь села Ленёвское. Фото. А.Т. Мокроносова, 1982 г.
Что касается Мелкозеровых и Аникеевых, то эти были пришельцами от Кривковцего земельного общества - переселились в Леневку из Кривков, т.к. все земельные угодья по левую руку реки Большой Леневки принадлежат земельному Кривчанскому обществу. Село Леневское славилось в округе богатыми постройками и добротными рабочими лошадьми.
Дом в селе Ленёвское
Население было трудолюбивое и очень с большим рвением "выйти в люди". А это значит выйти в люди? Это, первое, иметь в банке денег не менее тысячи рублей, второе, иметь погонную лошадь, которая ходила за хряслами, третье, иметь черную собачью ягу и, последнее, обязательно иметь бобровую шапку на голове. Если мужик имел все это, то он был Иван Петрович, а если чего-либо недоставало, то он был Ивашко и т.д. К нему и мерка другая, его и на сходке плохо слушали. Иначе говоря, последний был так себе – середнячок - не дошедший до людей.
В период коллективизации и ликвидации кулачества как класса в Леневке за первую ночь было раскулачено 52 семьи, да спустя некоторое время еще было раскулачено 48-50 семей. В то время как в других населенных пунктах раскулачивали по 5-15 семей, к примеру, село Арамашевское, Глинку или Клевакину.
Мой отец в госбанке имел 300-700 руб., лошади погонной не было, хотя шапки у нас с отцом и были бобровые и яга черная была, а вот по деньгам да "по погонщику" мы в люди не вышли и раскулачены не были.
Другое дело два брата, Василий Матвеевич и Михаил Матвеевич, желая выйти в люди, так они, чтобы иметь в банке тысячу рублей, заняли у людей триста рублей, а в банке имели все-таки тысячу рублей. Ну, конечно, при всех других показателях они "вышли в люди", а при раскулачивании попали в число подлежащих раскулачиванию. Казалось бы, все это смешно и дико, но так это было.
Т.И. Мокроносов
Е.А. Мокроносова
|
Как, делясь воспоминаниями о своих предках, можно удивить потрясающими зарисовками из жизни уральской деревни вековой давности, ее обычаями, радостями и заботами. |
Читайте также:
