Две судьбы (история Мраморского класса искусств)

Каждый раз, посещая село Мраморское, я вспоминаю о двух судьбах, связанных с ним, - класса и учителя…

Как следует из протокола заседания XI сессии Екатеринбургского уездного собрания гласных, который вел голова Екатеринбурга И.И. Симонов, 28 сентября 1880 года, гласным было прочитано «ходатайство Мраморского сельского общества об открытии при местном народном училище классов искусств – черчения, и рисования, лепки и резьбы, применительно к проводимым населением Мраморского завода изделиям».

Село Мраморское

Просьбу сельчан поддержал председатель уездной земской управы А.А. Клепинин:

- Я покорнейше просил бы уважить ходатайство Мраморского общества. Каменные изделия составляют единственный источник существования Мраморского завода. Устройством подобных классов мы будем способствовать не только развитию промышленности, но и самому существованию населения.

Из–за страстных споров вынос окончательного решения был перенесен на 30 сентября. Снова поспорив, гласные все же удовлетворили просьбу мраморчан, поручив управе оплачивать необходимые расходы из общей суммы, которая будет ассигнована на содержание школы.

Детская художественная школа Мраморского

На следующий год класс искусств был открыт. Место учителя в нем занял потомственный камнерез Трапезников, предки которого занимались «скульптурною работой на изготовляемых при заводе разных вещах», особенно каминах. Один из них, Илья Федорович Трапезников, в 1842 году руководил изготовлением камина даже для столичного Мариинского дворца.

15 октября того же, 1880, года собрание гласных постановило ассигновать 150 рублей в год учителю Мраморской школы на увеличение жалования за преподавание элементарной геометрии и черчения. А еще через пару лет земская управа сообщила делегатам XV уездного собрания:

- Изделия Мраморского завода – памятники и кабинетные украшения - известны не только жителям Пермской губернии, но и за ее пределами. В школе мраморской, содержимой за счет Екатеринбургского земства, учащиеся привыкают к скульптуре и ваянию.

Несколько позже при школе были открыты ученические мастерские, программа которых также была подчинена камнерезному производству.

Вот как пишет об этом событии член – корреспондент Академии наук СССР Б.В. Павловский в книге «Камнерезное искусство Урала»: «Земские мастерские выпускали изделия неплохого качества. Но открытие их, также как и школы в Мраморском и художественно-промышленной школы в Екатеринбурге (1902 год) не могли спасти камнерезное искусство Урала от катастрофически быстрого падения…».

В правоте этих слов можно убедиться на примере жизни мраморчан, прочитав брошюру «Гранильный и кустарный камнерезный промысел в Екатеринбургском уезде», изданную в 1909 году. В ней земство вынуждено было сказать о нещадной эксплуатации кустарей-камнерезов местными скупщиками: «Скупщики стараются скупать наивозможно большее количество изделий, нисколько не  заботясь об их качестве. Не преследуя лучшей отделки изделий, скупщики назначают на них самые низкие цены, при которых мастера только стараются  изготовить возможно больше вещей. При таких условиях заботиться о более художественной стороне изделий рабочему, конечно, не приходится».

Но вернемся к событиям 30 сентября 1880 года. В тот день обсуждался еще один вопрос. Крестьянин Багарякской волости Евграф Осипович Прокудин обратился в Екатеринбургскую управу с ходатайством о выделении стипендии его сыну Николаю, отправившемуся в Строгановское училище ваяния и живописи. В своем прошении Прокудин – старший сообщал, что «содержать в Москве сына без посторонней помощи едва ли в состоянии».

Гласные полюбопытствовали: какого рода-племени эти Прокудины?

На их вопрос ответил председатель управы:

- Отец – земский подрядчик. Он участвует в содержании Бакарякской земской станции и по временам берет небольшие подряды по исправлению полотна дорог. Прокудин-младший воспитывался в Екатеринбургской классической гимназии и вышел из нее потому, что отец не мог содержать сына. Затем юноша был назначен помощником учителя в одной из земских школ.

- Гол, как сокол, а ума – разума в Москву наживать подался, - съязвил кто-то из гласных.

Делегаты разделились на две группы. Одну возглавил председатель раскладочной комиссии Рогов, который сразу же возразил:

- Раскладочная комиссия предлагает вместо Прокудина дать стипендию слушательнице женских медицинских курсов госпоже Волковой. Деятельность женщины – врача будет полезней для общества, чем художника и ваятеля. Назначить же стипендию обоим комиссия не нашла возможным потому, что тогда бы пришлось увеличить число стипендий.

- Господа, ныне летом, когда проезжал Шайтанский завод, - заговорил Клепинин, - мне привелось совершенно случайно видеть один из рисунков Николая Прокудина – копию с картины из иллюстрированного журнала. Рисунок несомненно свидетельствует, что Прокудин обладает талантом. Отец послал мальчика в Москву, а управа сочла долгом ходатайствовать перед собранием о стипендии, ибо они в ней очень нуждаются.

- Действительно ли даровит сей юноша, о котором мы так рьяно печемся? – крикнули из зала, видимо, не слышав только что сказанное председателем земской управы.

- Молодой Прокудин, повторяю, обладает большими способностями к рисованию, - продолжал убеждать гласных Клепинин. – Оставить без поддержки подобное дарование было бы грешно. К тому же управа надеется предложить Прокудину в будущем место учителя в классах искусств в Мраморской школе.

Доводы были довольно убедительными. Но чаще всего стипендии земства получали дети имущих родителей, и поэтому мне не терпелось узнать развязку спора гласных. Вот она: «Постановлено: большинством – 19 голосов против – 18 выдать Прокудину стипендию в размере 300 рублей в год… С 1 сентября 1881 года зачислить Прокудина…на имеющиеся остаться свободными вакансии за окончанием курса тремя стипендиатами в декабре 1880 года».

В «Журналах XII... собрания 1881 года» нахожу протокольную запись: «Прокудин стипендии не получил… за не представлением доказательств своего поступления в училище».  Потом еще одно: «Прокудин, при назначении ему стипендии, еще только намеревался поступить в школу живописи и ваяния в Москве. Поступил ли он туда, теперь управе остается неизвестным».

И все же первую стипендию Николай получил именно в 1881 году, будучи студентом первого курса, но не Московского Строгановского училища, а … Петербургской Императорской Академии Художеств!

Интересно отметить, что до 1884 года в списке земских стипендиатов, рядом с фамилией Н. Прокудина стояла фамилия слушательницы высших женских медицинских курсов при Бернском университете И. О. Калашниковой. Как следует из документов, Иде Осиповне, земскому врачу Полевского участка, «стипендия… была назначена в исключительном случае, в уважение к заслугам покойного мужа».

В 1884 году, по случаю смерти Трапезникова, управа предложила Прокудину занять его место, но тот отказался, так как лепкой и резьбой не занимался. В это время, по удостоверению Академии Художеств, он учился на IV курсе, а по рисованию состоял в головном классе. По заявлению же самого юноши, он окончил научный курс Академии, но для того, чтобы получить свидетельство на звание учителя средних учебных заведений, ему необходимо пробыть на педагогических курсах ещё в течение двух лет. Одновременно он смог бы продолжить и художественное образование.

С этой целью Николай просит управу походатайствовать перед земским уездным собранием гласных о продлении срока выплаты ему стипендии еще на два года. В том случае, если собрание не пойдет на это, он просит назначить ему стипендию хотя бы еще на год – для подготовки к занятию должности учителя художеств в Мраморской школе.

Село Мраморское

И на сессии XV (1884 г.) очередного земского уездного собрания управа обращалась к гласным с просьбой юноши, чтобы «дать ему возможность получить полное научное и художественное образование». Однако гласные на сей раз бурно воспротивились ходатайству студента. Правда, благодаря хлопотам А.А. Клепинина, земство все же выплатило Николаю на 1884 – 1885 учебный год сто рублей, но вскоре уездное земское собрание вынесло решение: «Прекратить выдачу стипендии студенту Академии Художеств Прокудину ввиду его слабых (?) успехов по художественному образованию».

И Николай был вынужден подчиниться уездной власти, поехать помощником учителя в Мраморский класс искусств. Как повествуют документы, последние злополучные сто рублей он возвращал земству на протяжении нескольких лет.

Приехав в село, Николай увидел безрадостную картину. Вот что доносила управа в том же 1884 году своему руководству: «Население Полдневой, Полевской, Северской, Мраморской, Верх-Исетской и Исетской волостей… уходит на сторону…».

Подавленный нищетой мраморчан, юноша со всей душой берется за обучение мальчиков опасному для здоровья, тяжелому и трудному камнерезному и скульптурному делу. В его классе постоянно занималось 9 учеников из окончивших курс народной школы и временно 10 – 16 ребят, еще не окончивших ее.

Постоянные ученики в 1888 году уже делали из мягких пород камня бюстики, горельефы, барельефы, орнаменты с рисунков. Кроме того, терпеливо и настойчиво занимались лепкой, рисованием карандашом и тушью, изучали основные правила черчения и перспективы, знакомились с понятием о геометрии.

Но родители старались не отпускать сыновей на эти занятия. Чтобы поощрить учеников с большею охотою посещать класс искусств, Николай Евграфович хлопочет перед управой о наградах и добивается своего.

В 1888 году управа предложила Х1Х уездному земскому собранию учредить нечто вроде конкурса и устроить награды ученикам Мраморской школы за лучшие работы: высшую – от 20 до 15, вторую – от 10 до 5 рублей. При этих условиях, полагала управа, на учреждение конкурса хватило бы 90 рублей.

15 октября этого же года председатель раскладочной комиссии Ковалевский, найдя предложение управы (читай – Прокудина) полезным, испрашиваемое ассигнование разрешил. Согласился с предложением управы, но с поправкой, и председатель ведомства государственных имуществ Вольский. Было решено: «Ассигновать 90 рублей для выдачи наград ученикам класса искусств при Мраморской школе за лучшие работы, причем награды, по усмотрению кустарного комитета совместно с управой, должны быть выданы вещами или деньгами».

Много позже, по настоятельной просьбе членов Уральского Общества Любителей Естествознания и по требованию жизни, земская управа вынуждена была с 17 октября 1898 года выступить перед уездным собранием гласных с проектом школы искусств, подобной мраморскому классу, при Екатеринбургской гранильной фабрике. Открыли ее лишь в 1902 году.

У читателя не создалось впечатление о благоприятных условиях работы Н.Е. Прокудина? Ведь управа так «заботилась» о профессиональном росте его подопечных! К тому же и в его личной жизни произошли приятные события: Николай Евграфович женился на выпускнице Екатеринбургской женской гимназии. Ему дали должность учителя в классе искусств с жалованием 360 рублей в год, а жену назначили к нему помощником. Но Николай и Марионила считали внимание управы показным. И вот почему. Одной рукой она выделяла средства, другой – отбирала.

Листаю «Отчеты о приходе, расходе и остатке уездных земских сборов по кассе Екатеринбургской земской управы» с 1 сентября 1883 по 1-е сентября 1884 года. В пункте «Сметные расходы на потребности необязательные (так и написано), вносимые в смету по усмотрению собрания…», читаю: «На каменные материалы для Мраморской школы… ассигновано 200 рублей…, выдано 36 р. 80 к., сбережено (!?) – 163 р. 20 к.».

Точно такие же формулировки читаю о потребностях «необязательных» в «Сметных расходах» и в последующие учебные годы.
Но даже в трудных условиях Николай Евграфович продолжает добросовестно выполнять свой гражданский долг. Обучая ребят, он сам постигал то, что доселе ему было неведомо, получая советы и литературу от преподавателей Академии Художеств.

Как долго проработали супруги Прокудины в Мраморском – предстоит выяснить. Однако из «Памятной книжки Пермской дирекции народных училищ за 1890 – 1891гг.» А. Романовского (Пермь, 1892 г.) следует, что в 1891 году чета Прокудиных еще продолжала учить сельских детей.

Дальнейшая судьба супругов, к сожалению, мне не известна. В документах земства за последующие годы не удалось найти сведений ни о них, ни о классе искусств. Видимо, устав от борьбы за нормальное существование, потеряв надежду на необходимую помощь со стороны уездной и волостных властей, Николай и Марионила навсегда покинули село Мраморское, как покидали его десятки других семей, бежавших от безысходной нужды. Но это только мое предположение. Во всяком случае, в настоящее время жителей, носящих их фамилию, в селе нет.

Алексей КОЖЕВНИКОВ
г. Полевской
UraloVed.ru

Читайте также: 

Село Мраморское

Автор неизвестен (солнечные часы в Мраморском)

В селе Мраморском

Поддержать «Ураловед»
Поделиться
Класснуть
Отправить
Вотсапнуть
Переслать

Рекомендации