Очерк Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка про Березовские золотые промыслы (ныне город Березовский Свердловской области, спутник Екатеринбурга).
- Наши березовские, вообще, отличаются большой нервностью... - говорил мне учитель березовской заводской школы о. Матвеев. Этот отзыв глубоко справедлив и отлично характеризует десятитысячное березовское население.
Березовск основан в 1754 г., и с самого основания в нем шло систематическое развитие «нервности». Это типичное «золотое гнездо» пережило последовательно все стадии прогрессивного развития русского золотого дела, начиная с каторжных работ доброго старого времени и кончая мягкими хозяйственными способами наших дней. Березовское золото являлось неистощимым источником всяческих бед и напастей для березовских обывателей, которые промывали драгоценный металл своими березовскими слезами... Начать с того, что березовское население сложилось насильственным способом: сюда сгонялся народ со всех сторон и записывался в горнорабочие. Другим источником живой рабочей силы служили каторжные, а затем тысячами сгонялись со всей губернии рекрута, которые верстались также в горнорабочих и выслуживали здесь свой солдатский срок, т.е. 25-35 лет. Это искусственное созидание рабочей силы продолжалось вплоть до 19-го февраля, когда березовские строгали получили полную свободу. Историки и публицисты возмущаются аракчеевскими военными поселениями, но это были только цветочки по сравнению с березовскими ягодками, потому что военные поселенцы несли только гнет аракчеевской субординации, а в Березовске, при более строгих порядках, творилась кромешная рудниковая работа, какой нынче не полагается даже в каторге. Таким образом, нынешние десять тысяч березовского населения являются плотью от плоти, костью от кости прежних каторжников, горнорабочих на военном положении и отбывших рудниковую работу рекрутов, так что этнографический состав представляет довольно запутанную картину.
Первый, «жильный» период продолжался по 1814 год, и мы о нем можем сказать очень немного, хотя это было время особенно прилежного насаждения золотого дела на Урале, под руководством разных берг-штейгеров, берг-фогтов, обер-цегентнеров и кунст-штейгеров, которых сменили унтер-шихтмейстеры, берг-гешворены, гит-тенфервальтеры, обер-берг-гауптманы, обер-пох-штейгера и т.д. Народ был все опытный и создал настоящий героический период в березовской истории, когда не столько разрабатывали золотоносные жилы, сколько тянули жилы из живых людей, избивая нещадно плетьми и батогами, заключая в колодки и цепи и заживо гноя в застенках. Тогда были заложены первые основания для дальнейшей выработки березовской нервности, хотя подвиги главных деятелей этого кровавого времени пока еще покрыты мраком неизвестности и гниют по архивам. Если про уральские горные заводы говорят, что они, как село скудельниче, купленное ценою крови, построены на костях человеческих, то это сказание к героическому периоду Березовска может быть применено сугубо... Палка, кнут и застенок служили этим неудобосказуемым немецким чинам единственным средством выбивать из березовской почвы жалкие золотые крохи, и в результате получилась не работа, а что-то вроде десяти египетских казней.
Об этом жестоком времени и жестоких нравах сохранилось только устное предание, да и оно заслонено более живыми воспоминаниями ближайшего периода, когда застенки и батоги заменены были казацкими нагайками и «зеленой улицей», т.е. шпицрутенами. После «ancien regime» даже «зеленая улица» казалась игрушкой, и березовские строгали вздохнули свободнее, тем более, что рядом с каторжным, живым золотом пошло легкое россыпное. Работа велась исключительно военным способом, и Березовск, как зачумленное место, был огражден от остальных мирных весей чисто драконовскими законами, когда за малейшую провинность судили чуть ли не полевым судом. Несколько казачьих сотен служили настоящую золотую службу, вливая неистощимый запас энергии в строгалей. Этот период березовской истории можно назвать исключительно военным, и если Березовск в героический период был каторгой, то теперь он превратился в поле специально военных действий, точно занятая неприятелем территория.
Имя главного горного уральского начальника генерала Глинки никогда не умрет в летописях Урала, хотя это по-своему был добрый и умный человек.
- Бывало, приедет куда на работы - чистое землетрясение, - рассказывал березовский старожил. - Народ, как оглушенный, в струнку стоит. Начальство прямо без ума делалось... Чуть что: носки врозь, пуговица оборвалась - на гаубвахту на месяц. Короткие тогда разговоры были... Только Глинка и милостив был: расказнит и помилует. Настоящий начальник был, пошли ему, Господи, царство небесное.
Березовская «нервность» при Глинке получила настоящую военную вытяжку, которая сохранилась и доднесь. Рассказов об этом времени не оберешься. Странно только то, что, несмотря на валленштейновские порядки, это время служило самой благодарной почвой для взяточничества, казнокрадства, и здесь же зародилось «хищничество золота».
Меня, как стороннего человека, чрезвычайно удивляли отношения березовцев к некоторым антисоциальным явлениям. Так, на взятки и на взяточников здесь смотрят не только с презрением или ненавистью, а даже с уважением - и, наоборот, начальство, поставленное «на доходы» и не приемлющее взяток, теряло всякий престиж, потому что только совсем безголовые и безнадежно поврежденные могут отказаться от собственной пользы. Заветная мечта каждого березовца - самому попасть на легкие хлеба и жить «на доходах», как живет большое и маленькое начальство с испокон веку. Такой порядок вещей настолько оформился и вошел в плоть и кровь, что обыкновенные человеческие отношения кажутся здесь смешной нелепостью. Не менее оригинально поставлен здесь и «женский вопрос». Из окружающих Екатеринбург селений Березовск, в отношении женской нравственности, пользуется самой плохой репутацией и служит главным поставщиком «жертв общественного темперамента».
- Почему же шарташские, уктусские и верхисетские бабы и девки не гуляют так? - спрашивал я у знакомых березовцев.
- Стоит, барин, толковать... - брезгливо отзывались вопрошаемые. - Самое пустяшное дело, потому баба, так баба и есть, как мешок, что положишь, то и несет.
Легкость нравов третируется, как самое плевое, не стоящее внимания дело, и березовцы не любят о нем заводить разговор. В сущности, березовская безнравственность есть прямое наследство каторги, рекрутчины и пригонного народа, когда здесь скоплялись тысячи бессемейных горнорабочих, и березовская баба по-своему «служила миру» в качестве живого харча. Бесчисленное начальство, жиревшее на безгрешных доходах, тоже оставило широкий след в народной нравственности, не пропуская ни одной смазливой рожицы.
- Падкий был народ до баб, - объяснял один старик. - Уж мы к этому пригляделись, потому везде по приискам одна вера-то у господ... А в прежние времена, до воли, какой народ был? Был у нас по прииску один надзиратель, так он трубку раскуривал деньгами: возьмет трехрублевую бумажку и запалит... Вот как! А теперь этот надзиратель у нас по Катеринбургу с кошелем ходит, подаянием кормится... Большое зверство было прежде!
Отношения крепостного начальства к рабочим, именно, характеризуются этим словом - зверство, где на рабочих смотрели, как на живую скотину.
- Да уж про рабочих и говорить нечего, безответный народ, делай что хочешь, - рассказывал один отставной чиновник. - К нашему брату, к чиновнику-то, как начальство относилось... Был один старик-чиновник Прохоров, оставалось ему дослужить до пенсии за 35 лет беспорочной службы всего несколько месяцев, а тут старика грех и попутал: был где-то на именинах и пришел на другой день на службу пьяный. А тут второй грех: прямо на глаза начальству попался. Был у нас тогда начальником-то горный инженер Разноцветный. Ну, сейчас раба божия прямо на гаубвахту. Разноцветный его из службы и выгнал и формуляр замарал, так что старик и пенсии лишился. Ну, конечно, Прохоров совсем осатанел, пошел к Разноцветному и давай его молить: на коленях ползал, плакал, сапоги целовал - ничего не берет... Прямо на голодную смерть старика гонит со всей семьей. Ну, молил, молил старик и вымолил. Разноцветный и говорит: «Выбирай из любых: или без пенсии по миру, или телесное наказание». Думал, думал Прохоров и согласился на телесное... Седой совсем был старик, внучата уж были, тоже совестно, ну, а делать нечего, неохота с голоду помирать; стали его наказывать, а он и помри от этого самого наказания.
- Что же Разноцветову было?
- Да что ему сделается, он не один десяток народу до смерти засек... До больших чинов дошел, весь город кланялся. Э, да что тут старое-то перетряхивать, всего не перескажешь.
Какой же результат дали Березовские промыслы за все время своего существования, к 19 февраля, когда начались другие порядки?
Вернемся к цифрам. С 1754 г. по 1861 г. на Березовских промыслах добыто жильного золота 6,9 п. и россыпного 1,157 пуд., а всего 1,766 пуд., что, считая средним числом по 20 тыс. руб. за 1 п. золота, составит сумму в 35 320 000 р. Работа продолжалась 107 лет, причем среднюю годовую цифру рабочих можно положить в 3 000 чел. Разделив добытое казной 35 млн. за березовское золото на 107 лет, а потом на 3000 раб., получим 100 руб., что составит средний годовой заработок березовского горнорабочего. Мы в этот расчет не кладем расходов по администрации на машины и, вообще, не включаем всяких других накладных расходов, которые невозможно исчислить даже гадательно, являясь чистым дефицитом для казны, и которые, во всяком случае, обошлись ей далеко выше полученных 35 млн. В конце концов, получается такая картина, что березовское крепостное золото, несмотря на даровой крепостной труд, обошлось казне minimum в 3-4 раза дороже своей биржевой стоимости... Эта беспримерная комбинация не должна нас удивлять только потому, что рядом стоит неизмеримо большая экономическая наглядная несообразность в лице уральских горных заводов, где дефициты казны придется считать миллиардами.
После «воли» Березовские промыслы, до половины семидесятых годов, разрабатывались «хозяйственным» казенным способом, причем, как гласит молва, в некоторые года стоимость золотника золота достигала почтенной цифры 28 руб. Конец этого хозяйственного способа ознаменовался крупным скандалом, — именно, когда уже Березовские промыслы перешли в аренду к Асташеву и комп. На бывшую Березовскую администрацию поступил донос от одного из мелких приисковых служащих с обвинением в крупных злоупотреблениях. По этому делу производится тщательное следствие следователем по особо важным делам уже пятый год, и можно надеяться, что оно увидит, наконец, свет Божий, и тогда мы скажем о нем подробнее. Теперь ограничимся только упоминанием некоторых пунктов обвинения казенной администрации. Прежде всего, она обвиняется в том, что производила работы старательским способом (так называемые «отрядные работы») и принятое от старателей золото, за которое платила старателям от 1 р. 70 коп. до 2 р., ставила казне в 4-6 рублей; затем сдавала старые «разрезы» за новые, выписывала жалование не существовавшим служащим, — словом, спекулировала всеми «хозяйственными» средствами, находившимися в ее распоряжении. Если все эти обвинения подтвердятся, сумма общего хищения, как говорят, окажется очень круглой, за несколько сот тысяч, но, впрочем, это только слухи, будем ждать фактов. Здесь нам необходимо оговориться: Урал там, где речь касается горного дела, представляется настоящим царством канцелярской тайны, так что добыть самые невинные цифры представляется колоссальным трудом; поэтому точные данные имеются только о давнопрошедших временных, а относительно настоящего приходится довольствоваться только приблизительно верными цифровыми данными, аналогиями и вычислениями вообще.
Настоящие порядки, когда площадь в 56 квадратных верст, принадлежащая Березовским промыслам, «перешла за Асташева» эти порядки являются, в основных чертах, продолжением предыдущего хозяйственного периода.
- Нет, брат, ноне у нас шабаш: совсем порешили старательские работы, - говорил разбитной штейгер старой закалки. - Потому закон... да. У нас ноне жильное золото во как валит, любо-дорого. На отряд робим...
- Как это на отряд?
- Очень просто: беру я себе у Асташева делянку, пять саженей вдоль - пять саженей поперек, ну, и роблю. Что добыл - все мое... хоша тыщу пудов добывай.
- Да ведь жильное золото глубоко, одному не справиться, надо капитал?
- А мы с артелью берем у Асташева... Человека четыре сойдемся и робим.
- Да ведь деньги нужны, прежде чем до золота доберетесь?
- И денег найдем, потому как сами-то работой стоим, а для денег у нас паи... Вот теперь хоша ты видишь, што мы робим, ну, сейчас к нам в пай: «Даю вам, робята, четвертную, а барыши пополам». Нашли мы золото - твои счастки, не нашли - не взыщи. А на верное золото, когда уж артель дорылась до самых знаков, - паи дороже, рублей по полтораста платят... Под Пышминским заводом отрядными-то работами такое местечко облюбовали, такое местечко, что отдай все, да и мало. Рублей по 200 на пай в неделю заробливали.
Приблизительно порядок отрядных работ у Асташева и коми, таков: артели отводится участок в 25 квадратных сажен, и она может добывать на этом пространстве хоть «тыщу» пудов золота, на свой страх, конечно, причем все добытое золото обязана сдавать Асташеву, россыпное по 2 р. – 2 р. 20 коп., а жильное по 2 р. 50 к., с вычетом за протолчку на асташевской толчейне, кажется, 25 к. с пуда золотоносного кварца.
- Ничего, хорошо робить, хвастался тот же штейгер. - Только вот низами нас обижают, не дают низа робить, т.е., видишь ты, как доробился до 9 сажен - и шабаш, на 9 саженях у нас вода одолевает, а машины нам не дают ставить, хоть тут сплошное золото или ниже-то. Тоже и из пяти сажен не выходи: выробил жилу на пяти саженях — и шабаш, ищи новую. Ну, на толчеях ждать приходится другой раз долгонько, с месяц, пожалуй: деньги тебе надо, а жди очереди. Свои толчеи Асташев не дает ставить, потому воровать золото будем. Все наше отрядное у Асташева золото-то, а сам-то он добудет — не добудет в год фунтов десять. Во как поворачиваем... и россыпное руководствуем, и жильное.
- Комаровская шахта у Асташева?
- Што Комаровская? Знаем мы и Комаровскую, тоже наши отрядные ее открыли, а с девяти сажен Асташев взял ее за себя, да теперь и роет землю задарма который год... Много этих шахт у нас! Вон у дороги Ильинская шахта стоит, еще красная труба высоченная, ну, так эта шахта мельен стоила Асташеву-то, а золота из нее добыли — не добыли гривен на шесть... Господская денежка дика, сама из кармана просится, ну, и задувай шахту, потому начальство это любит, а золото-то, все-таки, наше: все мы предоставляем... Нас отрядными-то работами, может, тыщи две народу кормится, да у Асташева человек триста наберется. Ты посмотри, как мы на Пышме землю роем: горы подымаем. А чтобы старательские работы — ни Боже мой, потому закон, а у Асташева насчет закону строго — не моги.
Кроме прижимки насчет «низов», непозволения иметь свои толчейни и машины, самый капитальный вопрос лежит, конечно, в размерах вознаграждения, получаемого отрядными рабочими от компании за добытое золото. Вы только подумайте, что за жильное золото эта компания платит 2 р. 50 коп. за золотник, с вычетом за протолчку и с неизбежной канцелярской волокитой... Оказывается, что отрядному рабочему и россыпное, и жильное золото приходиться сдавать в одной цене, тогда как хозяйственным казенным способом добытый золотник жильного золота обходился в несколько десятков рублей. Получается в результате прямая нелепость, которая объясняется только процветанием организованной системы воровства золота.
- У нас уж это дело сыспокон веку установлено, — говорил один знакомый служащий. - Даже есть на воровское золото своя биржевая цена... Года три-четыре назад оно стоило больше 4 руб. золотник, а нынче всего 3 р. 75 к., т.е. здесь, в Березовске, а в Екатеринбурге дают 4 р. 20 к. Даже своя терминология выработалась: пшеничка, крупка, а чаще всего просто «товар».
- Чего же смотрят асташевские агенты?
- Стараются, да уж больно народ хитер, наварлыжился по приискам-то сызмальства, ну где их поймаешь. Ну, да и друг за дружку стоят, а кто выдаст, так расправа короткая: живо ухаидакают... Тут сыщик один, шатался по кабакам, ну, ему и продали золота с полпуда, а принес домой — вместо золота оказался медный припой. У нас даже пошла золоченая через огонь платина за золото и до тонкости дело усовершенствовали: ни конца, ни краю, потому что строгали они, строгали и будут всегда. Одна девка работала также на жилке, в шахте кварц накладывала в бадью, да и увидела самородку... ну, в себе унесла ее, продала, приданое справила и замуж вышла.
Что березовские строгали существуют краденым золотом — это слишком общеизвестный факт, но такой modus vivendi для десятитысячного населения, по меньшей мере, можно назвать странным... Указывают на то, что в этом виноваты слабые нынешние законы, и забывают, что это воровство процветало и в то доброе старое время, когда за него били нещадно батожьем и плетьми, водили по «зеленой улице» и ссылали в каторжные работы. Получается настоящий проклятый вопрос...
- А ведь и всего-то дела пустяки сущие сделать, - сообщал мне служащий под величайшим секретом. - Т.е. ни крупинки бы золота не воровали...
- Именно?
- А вы рассудите так: теперь весь Березовский завод на Асташева работает, а Асташев 2 рубля платит за золото. Ну, а ежели бы теперь казна взяла промыслы на себя, да от себя и сдавала отрядные-то работы, да давала бы за золотник настоящую цену, да низа дала бы работать, да свои толчейни и машины поставить дала... Ежели бы и отвод делала казна в двадцать пять сажен, и то работали бы всласть и жильное золото, ей-Богу... А то ведь не от добра же все воруют.
Этот неисправимый мечтатель, очевидно, не знал, что существует на свете жестокая наука «горноинженерной политической экономии»... Мы не шутим, а говорим серьезно. Видите ли, задача заключается в том, чтобы добыть из уральских недр все золото, так-таки решительно все, потому что этот металл, по преимуществу, составляет богатство народов, богатство даже в том случае, если оно обходится добывающему вдвое дороже своей номинальной стоимости. Очевидная нелепость такого вывода подтверждается тем соображением, чтобы добывание невыгодного золота покрывать барышами выгодного, а для этого, видите ли, необходимо организовать крупное, капиталистическое производство, добывать золото «сильной рукой» и т.д. Эти научные соображения стоили Березовским строгалям «больших слез», да и всем другим приисковым рабочим, которые «подымают золото от себя», — а все уральское золото добывается почти исключительно одним этим способом. Если бы не жестокая наша «наука», дело было бы совсем просто: вот вам, примерно, площадь Березовских золотых промыслов в 56 квадратных верст: эта площадь сдается маленькими участками (сажен 100 квадратных) особыми чиновниками старательским артелям, затем эти артели добывают золото и сдают его тут же в казенную квартиру по настоящей казенной цене, как и другие золотопромышленники. Можно пожелать, конечно, чтобы при отводе этих участков артелям было как можно меньше канцелярской волокиты и никому ненужных формальностей, как и при сдаче добытого золота. При таких совсем невинных условиях работы прилив золота в казну должен увеличиться, и вот по каким причинам: теперь каждый золотник, добытый старателем, оплачивается 2-3 рублями и даже краденое золото продается скупщикам от 3 р. 50 к. до 4 р. 50 к., так что при таких условиях могут быть разрабатываемы только богатые участки, а когда тот же старатель из казенной приисковой конторы получит казенную цену в 5 р., то для него явится возможность разрабатывать участки с вдвое меньшим содержанием золота, увеличится площадь разработки золота, увеличится число рабочих и увеличится соответственно количество добытого золота, а главное, падет само собой хищничество золота, которое деморализует десятки тысяч населения и создает массу специфических преступлений. Мы говорим здесь о землях казенных и посессионных, а владельческие остаются сами по себе, на правах всякой другой личной собственности.
Закончим наш очерк о Березовском заводе некоторыми подробностями его настоящего экономического положения, которое заставляет желать слишком многого. Собственно работа на золотых промыслах не может прокормить всего населения, поэтому часть этого населения работает на стороне, а другая кустарничает, т.е. занимается кузнечным ремеслом, столярным, сапожным, каменным и т.д.
- Прежде обманный сапог шили, так еще кормились мало-мало, - говорил один швец. - Когда война с Хивой была, ну, так на войну наш березовский сапог шел, а теперь и с сапогом некуда деться: никто не берет нашего сапога.
В этом «обманном» березовском сапоге был завоеван Туркестанский край.
- А нынче совсем дело дрянь, - продолжал тот же рассказчик. - Разе кто вот лесоворит, ну, те еще жмутся мало-мало, все же рукомесло, только по судам таскают часто... Одного нашего лесо-вора шестьдесят три раза с разом судили на одном году.
На десять тысяч березовского населения приходится всего две школы - мужская на 90 мальчиков и женская на 90 девочек, и в то же время больше 20 кабаков, причем одного «позволительного» обществу выплачивается одним кабацким корольком 8 000 руб., те. без малого по рублю на душу, и это только за право торговли водкой в Березовске.
Д.Н. Мамин-Сибиряк
UraloVed.ru
Читайте также:
Д.Н. Мамин-Сибиряк: трагедия жизни главного уральского писателя