"Сказки" Константина Возьмителя. Все места существуют в реальности и находятся в окрестностях города Североуральска (Свердловская область).
У озера
«Ах ты, ядрёна колючка!» - удивлённый возглас с берега нарушил моё дремотное забытьё, навеянное гладью воды. У берега, по щиколотку в воде, стоял старик. Штанины его были закатаны выше колен, и ноги старика казались мне такими же сучковатыми, как и удилище в его руках. На крючке трепыхалась, блестя в сумеречном свете, небольшая круглая бляшка.
«Ить, какого чёрта изловил!» – с досадой продолжал дед. Дед был Лука.
«Не шуми, Лука, - говорю, - чего волну гонишь, озеро будишь?».
«Ай, уснуло, задремало, проспало…. Нет, ты глянь, - карась!».
«Ну так что? Ты, давай, ещё пяток таких надёргай, - ушицей побалуемся».
«Тьфу ты, - дед аккуратно снял притихшую рыбёшку с крючка, плюхнул её в воду, и смотал удочку. – Рази я пошёл бы сюды за карасём, а? То ж Светлое, а не яма какая!».
«И то, - Светлое, а ты расшумелся. Дед, а почему это Светлое, а?» – попытался я перевести разговор с рыбы на озеро.
«А от скудости нашей да лености. Не могём названья придумать озёрам. Тоже: Верхнее, Нижнее… Узкое ещё есть, или вот – Двойное. Хорошо, не «тройное», – продолжил своё недовольство Лука, но вмиг обмяк, подобрел, глядя поверх воды – Чего ж? Светлое оно и есть, сам смотри».
Озеро Светлое. Фото - slash343
Серебро сумерек отражалось в озере, и небо над ним было светло. Мы зашагали к костру, и я, в предвкушении новой истории, подвинул котелок с чаем поближе к огню. И вот горячий чай разлит по кружкам…
– Оно ведь как, всяк своё имя носит, и характер свой имеет. Вот речка тебе, али озеро… А случилось так. Вздумали реки с озёрами воду делить – чья вода лучше, чище да вкуснее. И кто из них для воды важнее, - реки иль озёра? И до того доспорили, что про воду то и думать перестали, а всё прикидывали, как друг дружку досадить. – Вот мы вам покажем, кто важнее! – думали реки, и взрывали бурным течением глинистые берега, несли мутные воды в озёра, и задыхались озёра, злились, мелели. В отместку рекам подымали озёра со дна своего всю тину накопившуюся, весь ил и всю муть, и выплёвывали всё это вместе со злостью в истоки. И чернели речки, свирепели, выходили из берегов. Вот как было. А потом дождик прошёл. Чистый, холодный, хлебнули реки да озёра свежей водицы, и присмирели. Лишь осадок тяжёлый от той свары лёг на дно, да затаился там. И одно только озеро осталось в стороне от этой грязной грызни. И то: - нету у озера ни с кем никаких тесных связей, ни речушки тебе, ни истока, заслонилось сопками, с родничками всё да дождичком знается. Никто не замутит его светлые воды, и само озеро никому мути не подпустит. Да и мыслей таких никогда не было, потому как ни с кем оно не связывается. От того и Светлое, что мысли чистые. Всё от мысли, вот тут зачинается, - постукал Лука пальцем-крючком по лбу.
Едкий дым смешался с туманом, лес наполнился звуками. Так, за разговорами, и не заметили, как пришло утро. Много баек поведал Лука той ночью, а запомнилось вот это. От чего озеро Светлое, - что вода чистая, или вода чистая, - что озеро Светлое? И от чего мысли чёрные бывают, - иль от того, что на душе у тебя мутно, иль наоборот, пакостно на душе от мыслей грязных? Может, и не своих, может, кто другой на тебя их выплеснул? Дед дремал, а я, сдерживая озноб от прохладного тумана, разделся и, боясь обжечься ледяной водой, быстро окунулся в Светлое озеро. Оказалось, - вода тёплая-тёплая.
***
Встретил я его в верховьях Шегультана. Cидит на замшелой коряге под огромным кедром старик. Волосы нечёсаны, в окладистой бороде – смола от кедровой шишки.
Подбираю с земли шишку, сажусь рядом. Так сидим молча. Заглядываю старику в лицо. Глаза у него лукавые. Видно, разузнал чего-то. Ждёт, когда спрашивать начну.
– Здорово, дед Лука. Ну, чего новенького?
– Да так. Всё – старенькое.
Сказывают, жили в наших местах речные люди. Руки у них, как руки – топором умели. А ноги вроде как у уток. И хвост был ещё – как весло. Делали они плотины на реках, строили хатки, еду готовили на зиму. Манси звали их инквой, а по нашему бобры, значит.
Всегда так жили вместе, бобры – речные люди, и манси – люди лесные.
Фото с сайта belorechie.net
Но пришли как-то другие люди. Все они разные были, но не было среди них ни лесных, ни речных. Были они сильные и жадные. А, может, плохо им жилось на свете, или кто-то их заставлял. Не знаю. Только стали эти люди леса разорять, горы рыть, речки спрямлять, болота сушить. И так они старались, что нечего стало делать в лесу лесным людям. Не стало леса – негде жить. И ушли манси. Кто – на Север, кто из «лесного» превратился в «разного», и стал «никаким».
Собрал тогда старый бобр-инквой всю семью, и говорит:
– Сказал мне ворон, будто слышал он от людей, что построили себе большое селение и каменную плотину, будто мех у нас хороший. И будто мы, извините, вкусные. Худо нам жить рядом с пришельцами. Того и гляди, выбьют нас всех на шапки, да и съедят. Что делать, куда же нам со своих мест уходить? Придётся нам в соседние земли идти, на Малую Сосьву. Слышал я, там бобры живут, а люди будто их охраняют – заповедник там.
Собрали бобры нехитрый свой багаж, да и отправились в далёкий путь, нелёгкий. Так и ушли. Давно уже. Забыли про них люди-то. Только речка Бобровка осталась, да сопка Бобровая. А почему Бобровая? – Никто и не знает.
А недавно в наших местах тоже заповедник открыли. Может, поумнели люди? Не знаю. И как только прослышали про то речные люди-бобры, так сразу и решили вернуться. Поверили людям, стало быть. Пришлось им поселиться, правда, на новом месте, за Денежкиным Камнем. Трудно им здесь живётся. Река горная, капризная. Но бобры-трудяги сумели обустроиться. Дома-то всё равно лучше. Живут себе бобры, работают, радуются. И не знают о новой беде.
Слышал я, - толи живётся людям плохо, толи жадные они, толи заставляет их кто – а только задумали они разрыть гору Шемур, под которой поселились бобры. Не пойму я, - надо разрыть эту гору для того, чтобы вытащить из неё на землю какую-то отраву (медно-колчеданные руды – прим. авт.). И как только людям может быть нужным то, от чего всё живое прячется, гибнет, перестаёт быть?
Ну, про то, что там дальше будет, я не ведаю. Пусть про то наши внуки сказки сказывают, когда состарятся. А моя сказка кончилась. И, как будто, даже счастливо. Речные люди живут теперь вместе с нами. И поэтому сказка – продолжается. А умирает сказка тогда, когда кончается плохо. Тут уж – конец так конец. И ничего хорошего. Может, не станут люди трогать Шемур, чтобы сказки не кончились?
***
Сказывают ишшо такое. Будто черти любят баниться. Только баня у них – чёртова. У них же всё наоборот. Они же там в жаре живут. А как станет жарко невтерпёж, то вылазят они изо всех щелей и ям, и собираются на высокой горе – баниться. И уж как начнут они париться, так всю округу не то туманом, не то облаком накрывает. Пар то у чертей сырой, холодный. Так вот цельную неделю может такая погода стоять, аж киснет всё с сырости. А как отбанятся черти, так проветривают баню. Вот и жди – пока ветер не подует, и погоды не будет ясной. А то зимой станут черти баниться – так сразу оттепель, и давай пуржить, чёрте-что делается. А попарются черти – снова тихо, ясно и морозно. У нас гору эту так и зовут - Чёртова банька. Если кто про погоду спросит, так надо туда поглядеть, на горы. У нас на Урале погода такая, будто её и вправду черти делают.
***
А ишшо сказывают, был брат у Денежкина. Был он как Денежкин, только голова у него была круглая, как шар. Такой задира был, просто срам. Жил он по другую сторону Сосьвы. Вот давай приставать он к Денежкину, кто кого через речку к себе перетянет. Уж как пристанет – не отлипнет. И стали два брата друг дружку тянуть. А ни один ни с места. Только Сосьву изогнули. До сих пор река в этом месте криво течёт. Будто кто её коленкой гнул.
А брат не унимается, всё пристаёт к Денежкину.
– Давай, – говорит, – камни бросать, кто дальше кинет.
– Ну давай, – говорит Денежкин. – Только с условием. Если я дальше твоего брошу, то получишь от меня два щелбана!
– Идет!
Стал Денежкин камни кидать. Далеко летят, метко, в одну кучу ложатся. Стал его брат камни кидать – всё вкривь да вкось, да как попало. Всю округу звбросал, а дальше Ваграна не кинул.
На Денежкином камне. Фото Максима Антипина
– Проиграл, брат, - сказал Денежкин, - подставляй лоб!
Щёлкнул раз – ушёл брат в землю по самые плечи. Щёлкнул другой – одна круглая макушка торчит. Раньше эту макушку так и звали – Круглая сопка. А камни, что бросал Денежкин, до сих пор лежат кучкой за Ваграном. Их так и называют – Денежкины Камушки. За то брат его накидал камней – куда ни пойдёшь, везде на камень наткнёшься. Лежат, как попало. Всё у брата вкривь да вкось, даже камни криво летали. Вот и Сосьву скривил братец возле себя, когда с Денежкиным тягался. Работали тут раз топографы, карту рисовали. А на карте вместо Круглой так и написали – гора Кривинская. А от щелбана Денежкина на этой горе вмятина осталась – озеро маленькое теперь, на самом верху, чуть сбоку, что ближе к Денежкину. Я сам видел.
***
Гребень Золотого Камня напоминает издали полуразрушенные башни древнего замка. Одиноко торчит в стороне над лесом Останец-монах. А когда рассветный луч едва-едва скользнёт по горизонту, на каких-нибудь несколько минут окрасятся вершины золотом, в оправдание своему названию. Это очень важные минуты, и нужно хотя бы раз не пропустить их.
Золотой Камень. Фото - xac81
Мы шли в гору с дедом Лукой по серым камням. Вкруг также лежали огромные плиты, а выше них громоздились такие же серые и чёрные скалы. Небо было совсем близко, и воздух колыхался в солнечных лучах. День был в разгаре, удивительно тёплый и тихий для лохматой дождями осени. Горизонт утопал в дымке. Между камнями клочьями пёстрого цветного одеяла лежала тундра. Мы шли дальше и выше, на ходу подбирая с этих клочков, состоящих из сплетения мхов и корений, перезрелые ягоды шикши и голубики. Чем выше в горы, тем ближе, больше солнце. Тем слаще ягоды.
И вот мы на вершине. Словно огромная волна, застыл белым валом Большой Урал. Только не было под ногами этих вершин былого моря тайги. Квадратами шахматной доски лежали выруба. И на этом шахматном поле пешки-трелёвщики ставили могучим кедрам мат за матом.
Мы спустились с каменной вершины, и расположились на сухом, хрустящем клочке тундры. Над нами висели скалы, и, толи небо плыло над ними, толи скалы плыли в небо.
Сказание от Луки
О Золотом Камне
– Вот всё, что от него осталось, – оглядываясь на скалы, выдохнул дед Лука. – А когда-то храм тут стоял… Башни его торчали аж над тучами. Золотой был храм. Да ты не ищи тут золота, был тот храм вот из этих самых чёрных камней. А жили тут при храме восемь монахов. Вот у них то и было золото. Много золота, крепко монахи хранили его. В ту пору здесь одни только великаны жили. И монахи были великаны. И был среди великанов главный – Большой Урал. Это он наказал монахам хранить золото.
Золотой Камень. Фото Константина Возьмителя
Но нет такого великана, чтобы не нашлось другого, больше него. Один такой шёл как-то вдоль хребта Уральского, с восточной стороны. Прогибалась земля под ним, становилась болотом. А где ступал он, там озёра теперь лежат. Жадный был великан, рыскал всюду сокровища, всё в мешок клал, да с собой волок. Заприметил он Золотой храм, стал к нему подбираться. Содрогалась земля под ним. Задрожали стены храма. И подумали тогда монахи, что не удержать им храм. Не спасти золота. Решили они тогда идти к Большому Уралу и унести всё золото с собой. Так и пошли – семеро на запад. А один, самый старший и большой из них, остался в храме, чтобы встретить жадного великана, задержать его, обхитрить, увести в другую сторону, дабы не отнял он сокровищ храма.
Монахи уходили всё дальше, а великан с мешком был всё ближе и ближе. Гул стоял от шагов его, и стены храма опутались паутиной трещин. Оставшийся в храме монах решил пойти тогда навстречу великану, надеясь спасти свой храм. Но было уже поздно. Не успел монах спуститься к подножью горы, как рухнули стены Золотого храма. И как только разрушился храм, в тот миг застыли и окаменели его монахи. Семеро так и не дошли до Урала. Золото растеклось песком по ручейкам и речкам, – поди, собери теперь. А великан тот с мешком вместе под землю провалился, со всеми его сокровищами, – поди достань. После уже перемыли тут люди все камушки в речках, - всё золото искали. И было…
Скала Монах. Фото Мертена Минке
На припёке дед Лука задремал. Утомился. – И то, в его-то года по камням да в гору… А я вернулся к вершине. В южной стороне блестели зеркалами озёра – Троицкое, Гольяново, Крылышкино…
– Большой был великан, – всерьёз подумал я.
С вершины горы останец-монах выглядел маленьким и беззащитным. Остальные семеро были далеко, в другой стороне, и едва различимы на фоне леса. На востоке лежал город. Глубоко под землёй доставал он себе богатства и славу.
Константин Возьмитель
UraloVed.ru
Смотрите также:
Пермяк Евгений. Быль-небыль про железную гору (г. Благодать в Кушве)