Перед вами очерк знаменитого писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка о путешествии на гору Иремель в июле 1888 года. Публикую его по журналу «Землеведение» т. 1, кн. 1 за 1894 год. Также привожу фотографии Иремеля из этого же журнала. Нужно заметить, что не во всех утверждениях писатель был прав. В то время знания об Урале были не такими полными, как сейчас. Очерк сопровождается развёрнутым комментарием редакции журнала «Землеведение».
Кстати, ранее я размещал ещё одну версию очерка Мамина-Сибиряка об этом же путешествии. Она более подробная и содержит больше деталей. Ссылка на неё будет внизу.
Подняться на гору Иремель, самую высшую точку южного Урала, составляло для меня давнишнюю мечту, осуществить которую удалось только в июле 1888 года.
Уральские горы не принадлежат к числу высоких, так как наибольшие высоты их едва достигают 5000 футов. Это очень скромная цифра, особенно если взять для сравнения такие могучие горные системы, как Кавказ, Альпы, Кордильеры или Гималаи. Самой высокой горой на Урале считался Денежкин камень, имеющий высоту в 5027 фут, но затем оказалось, что Конжаковский камень на 200 фут выше, именно – 5227 фут, а гора Иремель выше этой последней – около 5326 фут. Таким образом, Южный Урал оказывается выше Северного. В древности собственно Уралом назывался именно Южный Урал, так что по «Книге Большому Чертежу» говорилось, что р. Белая-Воложка (нынешняя Белая) «выпала от Уральтовой горы». Северный Урал имел несколько названий, а из них главное, кажется, «Югры» – отсюда Югорская земля; средний Урал, известный под названием просто «Камня», значительно ниже Северного и Южного.
Заметим, кстати, что в Южном Урале сохранилось больше всего названий гор, рек и урочищ нетюркского происхождения, в том числе и название горы Иремель. Может быть, эти названия сохранились ещё от мифической «чуди», народа неизвестного, но оставившего по всему Уралу массу археологических памятников, как «чудские могилицы» и «чудские копани». Тюркские племена усвоили чудские названия, но смысл их остаётся до сих пор тёмным, как названия рек: Уй, Мияс, Юрезань, Орь, Увелька. Следующие за Иремелью по высоте горы Южного Урала уже носят тюркские названия: Таганай (подставка луны), Юрма (не ходи), Яман-Тау (плохая гора) и т.д. Прибавим к этому ещё то, что у башкир Иремель почитается, как святая гора.
Из уральцев едва ли насчитается десяток людей, которые поднимались на Иремель, а потому в публике существуют об этой горе самые фантастические сведения. Прежде всего, считают эту гору покрытой вечным снегом и что доступ на неё окружен непреодолимыми препятствиями, как непроходимые леса, болота и кручи. Между прочим, эти нелепости проникли и в литературу. Так, в сочинении г. Витевского «И.И. Неплюев и Оренбургский край» (издания 1889 года) мы встречаемся с таким описанием: «Вдали тянулась цепь Уральских гор, и среди них возвышался горный великан Ирямял-Тау, покрытый вечными снегами и окутанный облаками». Мы лично слышали массу рассказов, что на Иремель можно подняться только с величайшими затруднениями: придётся прорубать себе путь в непроходимых лесных дебрях и т.д. Всё это, как увидим ниже, оказалось чистейшим вымыслом, как и вечный снег, и ещё раз подтвердило ту печальную истину, что мы, русские, так плохо знаем географию своей родины.
Поездку на гору Иремель я условился сделать вместе с управляющим Каратабыно-Баратыбынских золотых промыслов (Балбук-тож), г. Веселовым. От Балбука до Иремеля около 60 вёрст. Балбукские золотые промыслы залегли на восточном склоне Южного Урала, почти на границе водораздельной линии. Верстах в десяти к западу высятся разорванные кручи горы Уй-Таш, у подножия которой берут начало две большие реки: знаменитый Урал (казацкий Яик) и степная река Уй, от которой получила название и сама гора. Урал впадает в Каспийское море, а Уй принадлежит уже бассейну реки Оби. Из Балбука мы отправились к Иремелю через деревню Кизинкей и Теребинск (по карте – Карабинск) и пересекли в верховьях реку Урал и реку Белую, которые здесь можно, кажется, перейти в сухое лето в брод. Эти главные водные артерии южного Урала расходятся на громадное расстояние, чтобы их воды встретились уже в Каспийском море.
От деревни Кизинкей начинался горный подъём целым рядом горных плато. Леса везде истреблены, и обнажённые горы придавали ландшафту такой вид, точно едешь по горелому месту. Ещё недавно стояли здесь дремучие леса, но все они сведены дотла самым хищническим образом. Только кое-где мелькали чахлые поросли и мелкие кустики. Изредка попадались шахматы чёрных озимей и жёлтых яровых, а остальное пространство являлось прекрасным пастбищем и сенокосами, особенно в приречных пойменных местах. Синие колокольчики, розовые головки «татарского мыла» красиво пестрили зелёный травяной ковёр. Несмотря на значительную высоту, здесь встречалось много чисто степных растений, долиной реки Урала перебиравшихся на ту сторону горного кряжа. Влево от этой реки тяжёлым валом прошли высоты горного кряжа Ирындык.
Когда стояли здесь леса, местность вероятно много выигрывала по части красоты, а сейчас голые горы просто резали глаз своей наготой. Весь лес ушёл отсюда в степь, а главным образом на оренбургские золотые промысла. Южный Урал служил местом кочёвок ещё гуннам, но замечательно то, что здесь не сохранилось следов ни одного сколько-нибудь укреплённого места или города. Кочевники оставили после себя только могилы – курганы. В археологическом отношении южный Урал остаётся до сих пор неисследованным, хотя он со временем должен дать в этом отношении богатые материалы. Между прочим, от одного уральского старожила, А.И. Севастьянова, заведывавшего медным рудником в Теребинске, я слышал, что где-то в архивах хранятся заявки старинного уральского заводчика Твердышева на медные руды. Таких заявок существует будто бы около семи тысяч, и все они сделаны по чудским копям, – вот лучший маршрут для археолога. Разыскать сейчас эти чудские работы, без указаний Твердышевских заявок, – немыслимо, потому что все они давно обвалились и заросли.
Теребинск – горное селение, забравшееся в глубь горной Башкирии, благодаря существовавшему здесь когда-то медному руднику, открытому ещё заводчиком Лугининым. Кругом горы уже выстланы лесом, но это только жалкий призрак существовавших здесь когда-то дебрей, – вблизи такой лес оказывается мелкой порослью. Всё-таки здесь уже нет голых гор, как в верховьях реки Урала. На северо-западе синеватой стеной тянется кряж Бахты.
От Теребинска дорога повела уже прямо в горы, которые теснились со всех сторон. К вечеру мы переехали реку Белую, которая здесь не шире казачьего Яика, и остановились на ночлег в виду горного кряжа Аваляк, который закрывал от нас Иремель. Эта последняя, впрочем, выставлялась одним краем шоколадно-фиолетового цвета.
Горная ночь, проведённая нами на становище под Аваляком, полна была своеобразной поэзии. В самом воздухе чувствовалась уже та высота, на которую мы поднялись. Из ближайшей башкирской деревушки Байсакаловой с вечера был добыт старик-проводник – башкир Мурача. Он явился ранним утром и разбудил нас. По его расчётам оказывалось, что до Иремеля нужно сделать целых двадцать пять вёрст – половину в коробке, а другую половину верхами. С Мурачей приехал другой башкир – Гарий, который впоследствии и оказался настоящим проводником.
Первое, что нам предстояло сделать – это перевалить по каменистой горной дороге кряж Аваляк. Задача оказалась довольно трудной, потому что горная, изрытая дождями, каменистая дорога была ужасна. Лёгкий коробок пара лошадей тащила с величайшим трудом, точно мы ехали с тяжёлым возом. Этот первобытный путь состоял из непрерывных толчков, точно мы попали в маслобойку. В полугоре на Аваляке попался нам еловый лес без вершин – бурей точно остригло все верхушки. Да и сам лес уже был не тот, который оставался там, в горных долинах. Стволы деревьев искривлены и покрыты бородатым лишайником, сучья получили необыкновенное развитие и касались земли, точно дерево хотело ими опереться.
С вершины Аваляка открылся вид на Иремель, который поднимался на севере сплошной россыпью фиолетового цвета – ни деревца, ни кусточка. Я ещё в первый раз на Урале видел такую громадную гору, состоявшую из сплошного камня. Общий контур горы не представлял собой ничего особенного, потому что вершина была вытянута в одну линию, как у громадного стога сена. Издали едва можно было рассмотреть на вершине горы два «кабана», т.е. выдавшиеся скалы. В среднем Урале их называют «шиханами». Иремель протянулся с запада на восток, точно громадный корабль, севший на мель и загородивший течение, – другие горы синими валами тянулись с севера на юг.
Между Аваляком и Иремелем стояла промежуточная гора, которую проводники называли малым Иремелем. Она была значительно ниже большого Иремеля и резко выделялась какой-то спаржево-зелёной окраской – цвет покрывавших камни лишайников. По каменистым кручам и выступам малого Иремеля причудливыми бордюрами лепились горные ели, оживлявшие мёртвый камень. Под малым Иремелем мы и сделали последний привал: колёсный путь здесь кончился, и дальше можно было ехать только верхом. Пока седлали лошадей, г. Веселов успел снять фотографии с обоих Иремелей. Старик Мурача остался «на стану», караулить экипаж и лошадей, а дальше повёл нас башкир Гарий, очень милый и весёлый человек, напоминавший своей фигурой и лицом какого-нибудь ветхозаветного дьячка. Он своей болтовнёй много оживлял наше путешествие.
О дремучих, непроходимых лесах не могло быть и речи: хищническая башкирская рука пробралась уже давно и сюда, и следы этой работы попадались везде – свежие пни, брошенный вершинник, кучи хвороста. Лучший строевой лес был выбран весь, а оставались только искривлённые деревья. Господствующими породами являлась ель, пихта и берёза, а сосна осталась там, за Аваляком. Уродливость этой горной растительности увеличивалась с каждым шагом вперёд.
Наш подъём на большой Иремель начался не прямо, а большим обходом. Сначала мы должны были подняться на высокую седловину, связывавшую оба Иремеля и, таким образом, обогнуть Большой Иремель с восточной стороны. Этот подъём с каждым шагом вперёд делался всё труднее, особенно когда лесная тропинка «избежала» и поехали « в цело», по каменистому болоту, какие бывают только на горах. Камни покрыты сверху мохом, и лошади постоянно проступались. Под лошадиными копытами постоянно чавкала болотная вода. Каждую минуту лошадь могла сломать ногу, проступившись между камнями.
Скоро лес остался совсем назади, и мы ехали уже по самому верху седловины; слева поднималась каменистая круча Большого Иремеля, вправо россыпи и скалы Малого. Но скалы здесь составляли исключение, а обе горы по преимуществу состояли из россыпей. Издали такая россыпь походит на мостовую, а вблизи она превращалась в громадные камни, точно высыпанные с вершины горы. Подняться верхом на лошади по такой россыпи нечего и думать, а можно только карабкаться пешком, перелезая с одного камня на другой. От седловины начинался второй подъём к главному кабану Большого Иремеля, причём мы должны были совсем обогнуть гору. Иремель сейчас закрывал уже Аваляк, через который мы только что перевалили.
Этот последний подъём растянулся на целую версту и представлял замечательную картину. Такое же горное, каменистое болото, как и при подъёме на седловину между Иремелями, представляло собой характерное поле смерти. Ничего подобного я ещё не видал, и очень жалею, что нам некогда было снять с него фотографию. Представьте себе громадную покатость, обставленную каменными кручами. По ней поднималась зелёная поросль горной ели. Но какая это была ель… Ничего похожего на то дерево, которое мы привыкли видеть в обыкновенном лесу. Высота деревьев не превышала 2-3 аршин, и каждое дерево походило на зелёную копну. Вершины не было, и оно опиралось зелёными ветвями прямо в землю. Особенно интересны были высохшие ели, которые ужасно походили на скелеты, – ободранное, выбеленное дождями и снегом дерево не могло даже упасть, потому что опиралась ветвями прямо в землю. А самое замечательное было то, что на расстояние какой-нибудь версты зелёные копны превратились в зелёные шапки, а зелёные шапки в ползучее растение, выглядывавшее из-под моха только своими зелёными лапками. Страшной силой, искалечившей эту ползучую горную ель, являлся холодный ветер, безжалостно сметавший всякую поросль с открытых мест. Под самым кабаном расстилался уже один мох, подёрнутый чахлой и жёсткой болотной травой, брусникой и болотными жёлтыми цветочками.
Под «кабаном» мы спешились. Сам кабан представлял собой кручу, сложенную из камней, высотой сажен в шестьдесят. Особенно больших камней не было и поэтому подъём на кабан не представлял большого подвига. Камни поросли лишайниками зеленовато-бурого цвета самых причудливых узоров, точно были обтянуты змеиной кожей. Это много помогало подъёму, потому что нога не катилась по голому камню. Нам пришлось сделать на этом последнем подъёме несколько передышек, что зависело скорее от непривычки к ходьбе, чем от трудностей подъёма. Чувствовался уже сильно разреженный горный воздух, а сильный ветер производил такое впечатление, точно мы попали куда-то в сквозной коридор. Когда мы взобрались на кабан, часы показывали 12 часов 30 минут. Это происходило 24 июля 1888 года.
С высоты кабана открывался великолепный вид, хотя он и был слишком загромождён перекрещивавшимися горами, точно они здесь столкнулись, как сбежавшееся в одну кучу стадо. Главное – не открывалось ни одного широкого вида, потому что даль заслонялась новыми горами, отдельными сопками и целыми кряжами. Лучший вид, пожалуй, был в сторону засевшего глубоко в горах Тюлюка, – с кабана само селение не видно, а только зияла черневшая бездна. Другой вид открывался на юг, в сторону Тирлянского завода, около которого поднималась громадная сопка.
Сама вершина Иремеля представляла собой громадную плоскость, точно гора была срезана. В противоположных концах этой плоскости торчали два кабана. Мы направились к западному, с которого можно было видеть кряж Аваляк, Малый Иремель, лесистый Урал-Тау, Теребинск, брезжившую на горизонте степь. Сам кабан не превышал 3-4 аршин и походил на громадный фундамент какого-то разрушенного здания. Вниз от него на целую версту шла та громадная россыпь, которая была сняла на фотографии из-под Малого Иремеля – это был южный склон горы, а мы поднимались с северного. Вся вершина горы была выстлана мохом и жёсткой болотной травой. На память я взял с кабана камень, оказавшийся кварцитом. Сделанный из револьвера выстрел не произвёл надлежащего звукового эффекта, потому что недоставало обычной упругости воздуха. Гул выстрела спугнул маленького зайчонка, который выпрыгнул у нас из-под ног и мягко заковылял по направлению ко второму кабану.
Гора Большой Иремель, как мы уже сказали выше, пользуется у башкир репутацией святого места. Это подтвердилось в их глазах незадолго до нашего подъёма. Оренбургский губернатор, объезжая свою губернию, между прочим вздумал подняться и на Иремель. Конечно, всё было устроено со всеми удобствами. Губернатор поднимался по другому маршруту, чем мы, – кажется, со стороны Тирлянского завода. На кабане была устроена палатка и всё остальное, что соответствует отдыху: завтрак, вино, чай. Когда губернатор был уже на кабане, разразилась гроза, и молния ударила прямо в палатку. Некоторых членов экспедиции контузило, а проводник был убит. Мне один башкир объяснил это происшествие тем, что губернатор «лезал» не с той стороны, и святой Иремель его «пугал».
Когда мы вернулись к месту нашего спуска с кабана и я посмотрел вниз, наши лошади мне показались не больше овечек, а поле смерти точно закуржевело зелёной мерлушкой горного ельника.
Добавление (от редакции журнала)
Мы считаем уместным присоединить к статье Д.Н. Мамина, заключающей в себе описание восхождения на Иремель, следующие данные о положении этой горы в системе Урала и об её отношении к другим уральским хребтам. Недавно ещё существовало воззрение, по которому Уральский хребет, в южной своей части, от г. Юрмы, разделяется, как от горного узла, на три ветви, из которых западная называется Уренгайской, срединная – собственно Уралом, и восточная – Ильменскими горами. Новейшие исследования академика А.П. Карпинского и Ф.Н. Чернышева показали, что такое воззрение неправильно – именно, что Ильменские горы не стоят в связи с Юрмой и продолжаются мимо её к северу; собственно Урал также составляет отдельный кряж, идущий длинной непрерывной линией, а Юрма входит в состав западной цепи кряжей, идущей в общем параллельно собственном Уралу, но превышающей последний своей высотой. В то время как в самом Урале, в этой части его, нет высот, превышающих 1000 метров, в западных хребтах есть многие высоты, достигающие 1200-1600 м над уровнем моря. Сама Юрма достигает 1029 м; за ней, после перерыва, лесной и болотистой долины, следует продолжение Юрмы – Таганай, возвышенный хребет с несколькими «сопками» (вершинами), достигающими 1200 м. Таганай, в свою очередь, продолжается через Косотур, в хребет Уреньгу, идущий также в юго-западном направлении и отделённый с севера долиной реки Ая (здесь находится г. Златоуст); вершины Уреньги доходят до 1250 м. Продолжением этого хребта служат Ивалды (Елауды) и Ягодные горы, достигающие на юге 1111 м и отделяющиеся долиной верхнего Тюлюка от хребта Аваляка (на востоке, между Ягодными горами и Уралом) и от Иремеля (на юге).
Иремельские горы, возвышающиеся между верховьями Тыгина и Исенята, в северной части своей имеют направление с В на З, но затем круто поворачивают на юг и на юго-запад, образуя дугу; собственно Иремелем и называется эта южная часть, заворачивающая к юго-западу; высота высшей сопки её определена Гофманом и Гельмерсеном в 1536 м, Ханыковым – 1547 м, Карпинским и Чернышевым – 1599 м. По описанию г. Карпинского – «восхождение на Иремель с северо-западной стороны не представляет трудностей, так как склон этот весьма полог и лишён болот, обычных спутников большинства значительнейших Уральских вершин. Вдоль гребня его тянется ряд живописных сопок, подняться на которые сравнительно не трудно, так как в осыпях отсутствуют те гигантские глыбы, которые делают почти неприступными сопки на других более западных хребтах, а также северо-восточный склон того же Иремеля».
Продолжение Иремеля на юг нельзя проследить; ряд хребтов, идущих в юго-западном направлении, здесь как бы прерывается, или их место занимают хребты, имеющие совершенно иное направление (например, хребет Баштур, идущий с ЮВ на СЗ). Только южнее, вдоль р. Б. Инзера, появляются опять хребты (Маярдак и др.), снова выказывающие юго-западное направление. Но значительно большее значение в рельефе этой области представляют хребты, идущие западнее, приблизительно параллельно Ягодным горам и самому Уралу, как, например, Нургуш, – резко обособленная гряда гор, с высотами, достигающими 1316 м и даже 1431 м, и склоны которой покрыты тонкими болотами и густым непроходимым ельником. За Нургушем к югу возвышается его продолжение, г. Берёзовая, а далее, за р. Тюлюком, длинный, но невысокий, до 760 м, хребет Бакты, сопровождаемый с запада хр. Машаком.
Южнее этих обоих хребтов высится Большой Яман-Тау, высокий горный узел, по Ханыкову выше Иремеля (1646 м), но вообще мало известный. «Подступ к этой возвышенности, – по словам Карпинского, – весьма затруднителен по причине глубоких топей и густых лесов на её склонах, что делает её одной из самых глухих и мало доступных на описываемой площади. Редкий из башкир бывал на вершине этой горы; понятен поэтому тот ореол сказочного и чудесного, которым окружается у местных жителей Большой Яман-Тау (или Бол. Плохая гора».
За Яман-Тау тянется хребет Белятур с отдельной вершиной Кара-Таш. Западнее Нургуша и Б. Машака идёт ещё цепь хребтов, отклоняющаяся в своём направлении несколько далее к ЮЗ. Это, во-первых, хребет Зигальга, отделяющийся с С долиной р. Юрезани, и, во-вторых, его продолжение за долиной р. Катава – хребет Нары, – оба сравнительно высокие, с сопками, достигающими 1325-1373 м (даже, по некоторым указаниям, 1510 м).
По описанию Карпинского, «хр. Зигальга и его непосредственное продолжение – Нары представляют одну из самых длинных и возвышенных цепей Южного Урала. Целый ряд живописных и едва доступных сопок покрывает эту цепь. Доступ к наиболее возвышенным пунктам представляет большие затруднения, так как склоны их на значительном расстоянии от гребня покрыты осыпями, состоящими из громадных глыб кварцевого песчаника, часто величиной в кубическую сажень и более. Не будь на этих глыбах порослей мохового лишая, делающего поверхность кварцевого песчаника шероховатой, восхождение по осыпям представляло бы почти непреодолимые трудности и опасности. Если добавить к сказанному, что у подножия осыпей раскинулись топи и болота, запруженные тоже крупными обломками песчаников, в которых человек и лошади ежеминутно рискуют повредить себе ноги, то нельзя будет не согласиться с местными жителями, весьма неохотно принимающими участие в путешествиях через Зигальгу. Даже сравнительно более удобный перевал через Зигальгу, по дороге из Самодуровки в Александровку (на высоте 1019 м), составляющий единственно возможный выход из этой последней к Катав-Ивановскому заводу, усеян сплошь обломками колёс и осей, красноречиво свидетельствующими об удобствах этого пути. Но если восхождение на эти выси представляет столько затруднений, зато полная награда ждёт любителя природы в той роскошной панораме, которая открывается с вершин Зигальги и Нары и даёт возможность проследить всю сеть гор южной части описываемой площади, представляющихся гигантскими волнами, гребни которых вытянулись в северо-восточном направлении. На западе протянулись паралельными цепями безлесные Сухие горы, Амшар, Полозовая, Крака и Бирьян, на востоке же высятся мрачный Машак и вечно окутанный туманной папахой Яман-Тау, ещё дальше виднеется Бакты и исполин Южного Урала Иремель, а на самом горизонте тёмной, неясной каймой представляется собственной Уральский хребет».
Таким образом, на описываемой площади проходят более или менее параллельно, в юго-западном направлении, целые ряды хребтов, число которых, южнее, примерно под 54° с.ш., становится больше (вся горная система – шире), так что, например на широте Б. Яман-Тау, можно насчитать, к З от Урала, до 7 более или менее параллельных между собой хребтов и такое же приблизительно число их, только теснее сближенных между собой, можно констатировать и на широте Иремеля.
Что касается до значения Иремеля, как одной из высочайших вершин Урала, то следует заметить, что кроме Большого Яман-Тау, с Иремелем ещё соперничают в этом отношении некоторые сопки северного Урала, как то: находящийся почти под 60-ю параллелью Конжаковский Камень (1593 м), несколько севернее – Денежкин Камень (1528 м) и особенно Толь-пос-Ис (1656 м), почти под 64° с.ш. Впредь до новых, более точных определений, Б. Яман-Тау и Толь-пос-Ис должны считаться самыми высшими точками в системе Урала, и за ними уже следует Иремель, положение которого наглядно видно на прилагаемой копии с карты Карпинского и Чернышева, дающей понятие о распределении хребтов Южного Урала между 55°30´ и 54° с.ш.
В петрографическом и геологическом отношении Иремель сложен из белых слюдистых и тальковатых кварцитов, слои которых приподняты под углом 35-55° и уходят под пласты чёрных (серицитовых) сланцев, падение коих на вершине Иремеля определяется углом около 45°. Склоны горы покрыты то кварцитовыми, то сланцевыми осыпями; вершины её образуются выступающими гребнями этих же горных пород, которые Мурчисон определял как нижне-силурийские песчаники, преобразованные в кварцевые породы. Новейшие исследователи (Ф.Н. Чернышев) относят их к нижнему девону, замечая, что песчаники нижнедевонского возраста, «становясь постепенно более плотными, сахаровидными, обогащаются местами слюдой и переходят в кварциты, слагающие исполинов Южного Урала: Иремель, Нургуш, Бакты, Яман-Тау и т.д. Несомненно, что кварциты слюдистые и сливные, а также тесно связанные с ними метаморфические сланцы, представляют лишь изменённые породы нижнедевонского возраста».
Вся система Южного Урала представляет тип складчатых гор и есть результат одного и того же кряжеобразовательного процесса, выразившегося в целом роде параллельных складок и сбросов одной и той же группы слоёв. «Благодаря такому строению всех отдельных цепей Урала, последующие денудационные процессы смыли легко разрушающиеся сланцы, глинистые песчаники, рухляки и известняки, и лишь кварцевые песчаники и кварциты способны были противодействовать денудирующим агентам, а потому и сохранились на вершинах хребтов в виде резко очерченных гребней.
Кряжеобразовательный процесс, выразившийся в образовании складок, продолжался весьма долгое время, до отложения пермо-карбона и после последнего, но интенсивность этого процесса в позднейшие эпохи была меньше. Центральный хребет Урала, или Урал-Тау, служащий водоразделом рек европейских и сибирских, представляет наиболее древнюю из ряда параллельных складок и значительно уступает в вышине исполинам Южного Урала – Иремелю, Зигальге, Нургушу, Уреньге, Таганаю и др. Тем не менее, все крупные реки этой области берут начало на отрогах Урал-Тау и те, которые текут на запад, врезываются в более возвышенные западные хребты, пересекая их по поперечным долинам, обе стороны коих явственно выказывают одинаковое положение слоёв, как это видно в долинах рек Ая, Юрезани, Тюлюка и др. Из этого можно заключить, что на ряду с медленным кряжеобразовательным процессом шёл и размыв постепенно выступавших кряжей, причём начало древнейших долин было положено уже в ту отдалённую эпоху, когда Уральский хребет обнаружился в виде одной срединной складки, теперешнего Урал-Тау. (См. подробнее: Труды Геологического Комитета, Т. III, № 2 и № 4, результаты исследований акад. А.П. Карпинского и Ф.Н. Чернышева).
Д.Н. Мамин-Сибиряк
Источник: Землеведение. 1894. Т. 1. Кн. 1. Стр. 47-61.
Читайте также:
