|
Нижне-Сергинский завод В соседних Киргишанской и Кленовской волостях, как слышно, появилась чума на рогатом скоте, причем в последней из них будто бы вывалился положительно весь скот. Киргишаны от Серег находятся всего только в 25 верстах. Поэтому нельзя не посоветовать сергинскому начальству немедленно начать приготовление к встрече с неожиданной гостьей. «Екатеринбургская неделя», 1884 № 19. |
В начале мая месяца 1884 г. от Рождества Христова разнеслись слухи о появлении чумы в соседних волостях. Население Нижне-Сергинского завода заволновалось. Бабы, всплескивали руками, обсуждая событие в лавках, мужики мрачно чесали затылки, пряча глаза в крутом дыме самокруток. Не выветрилась еще из памяти страшная оспа, когда почти каждый день приносили в церковь по пять-шесть детских гробиков. Хриплый бабий вой стоял тогда над Сергой. Двух лет не прошло - настиг Красноуфимский уезд голод. Только справили урожай, случился пожар. Начали отстраиваться - заводоуправление объявило о сокращении числа работников. И пошли кормильцы, куды глаза глядят: кто на Артинский, кто на Алапаевский, кто на Каслинский заводы. А бабы? Куда ж они от скотины, да мал-мала детишек денутся? Летом улицы поселка обезлюдели, даже пацаны выглядели какими-то странными: играя, обходились без обычного гвалта.
И вот тебе новая напасть – чума.
Священник Свято-Троицкой церкви Евгений Арсеньевич Нарциссов дабы снять невыносимое напряжение в приходе, организовал крестный ход в поселке. Давно не было такого стечения народа. Последний раз церковную площадь затопило людское горе в марте 1881 г., когда дошло до Серег известие об убийстве Царя-Освободителя. «Царя убили! Убили досмерти!» - шепотом передавали от одной группы людей к другой. Народ в ожидании официального объявления и панихиды заполнил тогда все соседние улицы.
Ныне явно пришло больше женщин. Они истово крестились, прикладывались к иконам, словно хотели молитвами оградить семьи свои от надвигавшейся беды.
Крестный ход. И. Репин
Заводоуправление, как всегда, занималось производственными делами.
В июне чума объявилась в Атиге.
* * *
В канун Ивана Купалы всю ночь светилося окошко в доме у Чекасиных. Стучал ткацкий станок. Мелькал челнок. Росло полотно. Нужно было спешить: по условиям, полотенце непременно должно быть изготовлено за одну ночь: от заката до рассвета, и сделать его могли только три целомудренных девицы. Только тогда полотенце обретало магическую силу. К моменту, когда пропели третьи петухи, девицы управились. Какая-то баба в черном под утро деловито проскользнула в избу с огорода. Оценивающе взглянула на работу: все ли знаки выдержаны.
На свадьбу Гамаюнки дарили молодым полотенца с пожеланиями достатка, тщательно прорисовывая Птицу счастья – Гамаюн, которой желали оставаться в этом доме множество дней и ночей и, чтобы сомнений не оставалось, изображали счастливую мать-роженицу.
Магические знаки Гамаюнов. Свадебное полотенце с пожеланием счастья (Птица-Гамаюн) и многих детей (Женщина в позе роженицы).
Однако, ныне требовалась иная магия.
Ход событий был неотвратим. Христианский Бог отвернулся от Гамаюнов, это ясно. Вся надёжа лишь на Древних Богов, на Мать Всего сущего. Только ей под силу нарушить ход времени. Знаком свыше может стать какое-либо редкостное событие - да хоть затмение. Тогда Светило повернет свой бег вспять и за сегодня будет уже не завтра, а другой день, порожденный другими причинами. Начнется новый счет времени. Страшными то были намерения, жуткими были и знаки, к ним приводящие: Распятая Мать-роженица, производящая на свет Светило, бегущее супротив своего обычного хода.
Как обращаться к Матери Всего сущего и чем это может закончиться, Гамаюны давным-давно позабыли, но догадывались, что это может породить новые беды и даже погибель. Вот только времени совсем не оставалось, и жить, аки агнцы, в ожидании неминуемой всеобщей кончины, тоже нельзя больше.
Магические знаки Гамаюнов. Прекращение нежелательного хода событий. Мать-Роженица, производящая на свет Светило, крутящееся справа налево (Обратная свастика)
* * *
На следующую ночь заводская стража была предупреждена – нынче поселок обойдется без их трещоток и колотушек. И, надо отдать стражникам должное, - они не особо сопротивлялись.
Чуть за полночь к поселковой тишине добавился тревожный скрип и хлопанье калиток. Казалось, он шел отовсюду. Забрехали встревоженные собаки. Странные серые, белёсые тени выскальзывали из черных провалов калиток, беззвучно устремляясь вдоль проулков по направлению к Верхней улице. Миновав последние строения и огороды, отдельные серо-белые пятна сливались в нараставший поток, крепнущий с приближением к вершине Кабацкой горы. Феерическое зрелище. Десятки женщин с распущенными волосами, в одних нижних рубахах, кто в подрубашнице с обнаженной грудью, а кто и абсолютно нагою направлялись на тайную сходку. В руках они держали предметы домашнего обихода: ухваты, колья, сковороды, тазы, вальки, серпы, заслонки, которые на этот раз выглядели совсем даже не безобидно. И двигалось бабье сообщество как-то необычайно - с притопами прискоками.
Кабацкая гора в Нижних Сергах
На вершине горы у края леса всеобщее притоптывание превратилось в нарастающий гул. Уже сотни пяток, ударяя о оземь, заставляли ее гудеть, и непонятно становилось, то ли земля содрогается под ногами, то ли ноги отскакивают от ходуном ходящей земли.
В центре сборища, словно из-под земли, возникла совершенно седая старуха. Волосы ее, частью спутанные, частью всклокоченные, разлетались в разные стороны. Она сунула руку в мешочек, висевший на поясе, тщательно растерла добытым веществом черный от времени бубен и легонько ударила в него, мелко застучала костяшками пальцев и снова ударила, а затем завыла по-волчьи и стала кружиться, под ритмы бубна. Жутко прокатился вой над спящим поселком, над лесом.
Старуха смутно напоминала бабку Тарасиху. Маленький домик ее на одно окошко прилепился к краю Пичугина болота. Бабку в поселке не любили, ходили слухи об ее ведьмовстве.
Говорили, когда была еще молодкой, подкараулил ее как-то парень в лунную ночь сидящей на берегу реки и втиравшей в кожу какую-то мазь. Бросился парень за девкой, а она будто взяла и обернулась куропаткой. Хлопнула крыльями, только ее и видели. Оторопел парень и потерял дар речи.
А еще сказывали, прошла она как-то по краю поселка и у хозяйских коров, будто бы, пропало молоко. Много диковинного баяли о Тарасихе люди.
Ее никогда не видели ни в церкви, ни на улицах поселка. Никто не знал, как и чем живет старуха, сколько ей лет. Одно было известно точно: ею пугали, нынешних старух, когда те еще бегали в одних лишь холщевых платьицах на босу ногу. Вечная старуха.
Но кости она правила исправно, принимала роды, знала толк в лесных и луговых травах. К ней обращались девки за приворотами, шли бабы по своим бабьим делам, к ней привозили мужиков, ошалевших от зубной боли или разодранных медведем на охоте. И скрипучая бабка, с колтуном нечесаных волос, шамкая беззубым ртом, шептала какие-то заклинания, прикладывала землю к ранам, поила какими-то отварами и, чудо - боль уходила.
Вот теперь отчаявшиеся бабы не нашли ничего лучшего, как обратиться к ней за помощью.
Звериный вой привел в движение женскую толпу. Началось какое-то бормотание, усиливающееся и перерастающее в громогласную брань и проклятия, сыпавшиеся неизвестно на чью голову. Полсотни женщин влились в хоровод, двигающийся против солнца. Пляска ускорялась, становилась все более неистовой.
Одна за другой падали бабы навзничь, нагребая на свои взмыленные тела пригоршни земли, так что кожа их почернела от горя и ужаса.
Те, кого настигли бабьи немочи, кровавыми руками растирали лица и плечи своих товарок, погружали в себя принесенный инструмент, лоснящийся в сумерках черно-красным цветом. Надоть стать неузнаваемыми и страшными для встречи со Смертью, ужаснуть и прогнать ее прочь. Так что в скором времени недавно еще богопослушные селянки превратились в дикое, неуправляемое скопище буйных фурий.
Капричос. Ф.Гойя
В центре хоровода Тарасиха, сев на кукырки, скоренько добыла трением огонь. Вспыхнул подтаскиваемый отовсюду хворост. Красные блики заиграли на лицах пляшущих людей.
Проходя мимо костра, женщины поджигали факелы, разом вдруг осветившие поляну.
Хоровод вытянулся в мерцающую комету с ядром и длинным хвостом. Впереди изгибалась под тяжестью сохи вдовая баба. Кажись, то была Натаха Смольникова. Мужик ее ушел на заработки да так и сгинул, сердешный. Рядом с нею скучено держались несколько девок. Им предстояло опахать весь поселок. Через прочерченную сохой магическую черту приближающаяся зараза не должна была проникнуть.
За сохой шла маленькая Танютка, сеявшая из лукошка песок.
Девки распевали старинный заговор, призванный отвратить неминуемое.
Мы идем, идем, идем
Со ладаном, со свечой,
Со Власием со святым
Девять девок молодых
Да две бабы вдовых.
Восемь девок, да две бабы пахали.
А девятая девка песок рассевала.
Когда песок взойдет,
Тогда коровья смерть придет.
Последняя фраза должна была создать еще одно непреодолимое магическое препятствие на пути болезни.
Комета, продолжая выкрикивать гнусные ругательства в адрес заразы, содрогаясь в импульсивных движениях дикого танца, начала по околице обходить поселок.
Редкую встречающуюся по пути живность - кошек или собак - разъяренные бабы, визжа, окружали и забивали насмерть. По общему мнению, бесхозная скотина являлась разносчиком заразы, а, может, и была самой заразой.
Не повезло на этот раз старому пьянчужке, известному на Дунае, как Бобок. Трое его сыновей и дочка померли в оспенный год, жену отнесли на погост годом позже. Осиротел Бобок, как-то разом опустился, запил, поседел, состарился. Голова его полысела, отчего и кликать его стали Бобок. А как до того кликали, уж никто и не помнил.
Не успел ныне Бобок добраться до дома. Сморил его сон на пустыре. Здесь на него и наткнулись опьяневшие от крови бабы. И как сквозь строй пропустили. Остался Бобок лежать в черной от крови рубахе, с размозженной головой.
Капричос. Ф.Гойя
Только нельзя было оборачиваться. Запамятовала об этом маленькая Танютка, не удержалась, своими печальными глазами глянула назад, ойкнула и сползла наземь в пяти саженях от Бобка.
Комета потянулась дальше.
Замкнув магическую черту вкруг поселка, девки прочертили сохой кресты на всех въездах-выездах из Серег. Начинался последний акт драмы.
Бабы рассыпались по домам. Вскоре ночной воздух огласился блеянием овец, меканием коз, мычанием коров. Скотину сгоняли на Кабацкую гору, где костер сменил жаркое горение на дымное.
Над костром развесили сотканное накануне девицами полотнище. Под ним, через очистительный дым костра, полагалось прогнать весь скот.
Тарасиха подсыпала в огонь порошок, полученный из пострел-травы, мачехи, девяти сил, семицветки, запарни и каких-то других ведомых ей снадобий.
* * *
Пропели петухи. Бабы, как обычно отдоившись, спешили выгнать скотину в стадо.
И только где-то на пустыре, рядом с Бобком, сидела вислоухая собака и тихо выла, задрав голову.
© В.С. Трубецкой
UraloVed.ru
Нижние Серги (Свердловская область) на карте:
