О том, как Висимский заповедник чуть не стал «Маминским»

У Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка есть «Лесная сказка». Волнующая история гибели старой ели и её молодого потомства. Читаешь и ещё больше проникаешься любовью к родной природе, к чудесному русскому лесу.  Разве можно оставаться равнодушным, когда вырубают леса, нисколько не заботясь о том, что будет дальше в этих краях: не высохнет ли речка, не зачахнут ли кусты и травы, не погибнут ли животные.

Мамин-Сибиряк

«Сто лет рос этот дремучий ельник, и его не стало в несколько дней. Люди рубили громадные деревья и не замечали, как из свежих ран сочились слезы: они принимали их за обыкновенную смолу. Нет,  деревья плакали безмолвными слезами, как люди, когда их придавит слишком большое горе. А с каким  стоном падали подрубленные деревья, как жалобно трещали!» [Мамин - Сибиряк Д.Н. Повести и рассказы.- Свердловск, 1978. – С. 73-76]

«Милые зелёные горы…» [Мамин - Сибиряк Д.Н. Зелёные горы. Из далёкого прошлого. Воспоминания]

Много лет назад написанные строки и сегодня призывают беречь зелёный мир. Конечно же, высказанное в начале ХХ века Дмитрием Наркисовичем Маминым-Сибиряком не могло пройти мимо Б.С. Рябинина. Они думали одинаково. Тем более, что рядом со Свердловском «творилось форменное безобразие»: вырубался лес на территории заповедника.

Уральский писатель сначала выступил со статьёй (см. приложение) в местной прессе, а затем начал борьбу за заповедник с переписки сотрудников Московского дома учёных, заручившись их поддержкой. Б.С. Рябинин  был членом Центрального совета Всероссийского общества охраны природы, почётным членом общества, отмечен нагрудным знаком «3а охрану природы России», находился в гуще всех событий  российского масштаба. Он был знаком почти со всеми, и его знали и уважали.

Сегодня мы можем по переписке восстановить все перипетии в том деле.  Речь идёт о Висимском заповеднике (его называют и Маминским).

Писатель Борис РябининБ. Рябинин, очевидно, требовал запретить лесозаготовку на территории заповедника.  Вопрос в г. Свердловске никто решить не смог и не захотел. Поэтому подключились московский чиновник Пелевин Владимир Иванович (председатель  секции Охраны природы  московского Дома учёных),  племянник писателя Мамина-Сибиряка Удинцев Борис Дмитриевич и А.И. Кондратенко – начальник отдела заповедников главного управления охотничьего хозяйства при Совете Министров РСФСР.

Можно представить текст писем Рябинина, хотя у нас их нет. Гневные строки, вперемешку с болью и надеждой на помощь. Но это только предположение.

А вот ответы на них - письма, адресованные Борису Степановичу, есть возможность привести дословно:

18 февраля 1969 г.

«Уважаемый Борис Степанович!

Как обстоят дела с заповедником им. Мамина-Сибиряка?

Б.Д. Удинцев заболел и все дела по заповеднику передал мне. Пожалуйста, напишите: что и как  нужно сделать нам, секции охраны природы Дома учёных, чтобы продвинуть это дело, потому уж непозволительно затянувшееся? Кстати и другое. Вот видите! Я был прав, когда в ответе на Ваше письмо,  о статье для нашего сборника написал, как бы  обещание не затянулось ещё на год. Может быть,  на что-нибудь Вы на меня обиделись? Пожалуйста, отпишите по возможности, не забудьте.

С искренним уважением  Влад Пелевин».

3 июля 1969 г.

«Дорогой Борис Степанович!

Я сижу дома больной и только через Пелевина узнал о Висимских делах. Вопрос о заповеднике лежит в СНК РСФСР у В.Д. Шмакова (Мин. РСФСР). Он запросил ещё раз Свердловск на дополнительные сведения и сам не уверен, что стоит заповедник Висимский: «Все уже вырублено»… Со Шмаковым ведёт переговоры Владимир Иванович Пелевин.  Узнайте в облисполкоме, какие журналы запросил Шмаков и  что  ответили в Свердловске. Для Пелевина это очень важно знать. Кроме того, Пелевин «ставит» вопрос о Висимо-Уткинском пруде. Газета «Известия» по этому вопросу писала.

Мне очень трудно писать. Я совершенно ослеп и сижу безвыходно дома. Привет Уралу. Прошу Вас сообщить  Пелевину о движении дела.

Ваш Б. Д.».

12. 07. 69 г.

«Глубокоуважаемый Борис Степанович!

Вчера мне позвонил из Госплана СССР референт, который вёл дело о Висимском заповеднике. Он информировал меня, что Госплан не может лесные заготовительные организации освободить от выполнения плана лесозаготовок на территории заповедника.  Ответ подобного содержания отправлен Госпланом и соответствующее ходатайство. Останется теперь взять последнюю инстанцию: Совет Министров СССР и в частности тов. Косыгина. Но на эту инстанцию у меня поддержки мало. Что можно сделать ещё, не знаю.  Б.Д. Удинцева об этом я уведомил.

С уважением Влад Пелевин».

24.11.69

«Уважаемый Борис Степанович!

Дело с заповедником им. Мамина-Сибиряка застопорилось. Я звонил в упр. заповедника А.И. Кондратенко, у которого только было это дело. Он мне ответил, что во время его болезни (он лежал больше месяца) его сотрудника отправили  в Свердловск. Обл. исполком запросил о дополнительных сведениях. До сих пор областной исполком этих сведений не прислал. Отчего и задержка.

Выясните в Свердловском обл. исполкоме: в чём дело? И если можно, поторопите их. Может быть, дело за Москвой? Тогда пусть руковод.  товарищи из обл. исполкома  об этом напишут. Я буду время от времени справляться у А.И. Кондратенко. А вы мне ответите письмом.

Влад  Пелевин».

27.11. 69

«Уважаемый Борис Степанович!

В прошлом письме я немного ошибся. А.И. Кондратенко – нач. отдела заповедников Главн. Управ. Охотничьего хозяйства при Совете Министров РСФСР

С приветом Влад Пелевин»

19.12. 69

«Дорогой Борис Степанович!

Мне только что звонил Владимир Иванович Пелевин и сообщил, что в результате волокиты с утверждением Висимского заповедника К.Г. Пысин вызывал к себе начальника отдела заповедника Кондратенко и тот сообщил, что завтра выезжает в Свердловск с Борисовым (в облисполкоме) и с Ю.М. Курыкиным (в ред. «Следопыта»). Кондратенко названа также  и Ваша фамилия, как «борца» за заповедник. Как хорошо, если бы вы находились в Свердловске и не были в отъезде. Кондратенко должен быть. Даны настоящие документы, а не исправленные леспромхозом.

Спешу сообщить Вам об этой поездке на Урал «ревизора».

Желаю уральцем успеха. Жму руку. Ваш Б. Удинцев . Москва»

Писатель Борис Рябинин на Чусовой

31.1.1970 г.

«Глубокоуважаемый Борис Степанович!

Вчера я разговаривал по телефону с А.И. Кондратенко, который призвал и  Вас в связи с вопросом о Маминском заповеднике.

Он подчеркнул, что дело собственно сделано в Москве. Остаётся на месте предпринять, чтобы лесорубы не стали свозить сохранившийся лес, и довести дело до конца.

Будьте любезны, не поленитесь мне ответить, как у Вас там идут дела? Может быть, надо что-либо ещё предпринять со стороны Москвы? Кому-нибудь напомнить. Кондратенко мне ещё сообщил, что в местном городе напечатана Ваша статья о заповеднике. Есть ли у Вас, в Свердловске?  Можно ли достать ещё один экземпляр с Вашей статьёй? Не попросите  ли Вы в редакции? Вышлите этот номер мне, в Москву. Простите, что затруднил Вас своей просьбой.

С уважением и приветом Влад Пелевин

Председатель секции Охраны природы Московского дома учёных».

6 марта 1970

«Дорогой Борис Степанович!

Хотел писать Вам.  Благодарить Вас за активное содействие в деле сохранения Висимского заповедника. Письмо от имени Л.К. Татьяничевой (Л.Р. 27.11.79) . А теперь опять дело к Вам. Вчера вечером (5 марта) срочно вызвал в квартиру моего сына Глеба Борисовича (тел. 286-35-08)  Владимир Иванович Пелевин и сообщил, что т. Кондратенко заканчивает доклад в СНК РСФСР, но у него нет материалов о флоре и фауне Тобольско-Висимского р-на, данные должны лечь в основу доклада о заповеднике. Кондратенко  «срочно» требует, чтобы ему «срочно» дали эти сведения. Пелевин начал вызывать по телефону меня и просил «сейчас» же написать Вам и просить Вас либо лично от себя эти сведения, либо срочно просить проф. Колесникова дать статью и констатировать эти сведения. Неужели ему не дали в Свердловске №2 (за 1968) «Уральского следопыта» с Вашей прекрасной статьёй «Милые земные горы» Я сегодня же пошлю Кондратенко эту статью в №2, в ней на стр. 38.

Неужели Кондратенко, будучи в Висиме, не мог получить эти материалы?

Во всяком случае,  я исполняю просьбу проф. Пелевина и пишу  Вам.

Пошлите Анатолию Ивановичу Кондратенко соответствующую шпаргалку. Его адрес: Москва. Центр. Проезд Владимирова, д. 6. Управление охотничьего хозяйства Министерства сельского хозяйства Отдел заповедников.

На случай сообщаю 2 домашних телефона Владимира Ивановича Пелевина: 165-05-00, 272-47-14. Застать его можно утром до 11 часов или вечером после 8. Ну,  вот будто-то и всё «деловое», не «деловым» образом хотелось бы выругать кой-кого, но этого сделать нельзя – всё же Кондратенко помог Уралу. Крепко жму руку. Ваш Б. Удинцев».

Почему в письмах Пелевин называет Висимский заповедник Маминским? Возможно, такое предложение вносил  Б.С. Рябинин.

Название заповеднику было дано по наименованию близлежащего старинного посёлка Висим, который является родиной русского писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка.

Возможно, Рябинин настаивал на смене названия, потому что в России уже был Витимский (созвучен – Висимский – С.Л) заповедник, расположенный в северо-восточной части Иркутской области на стыке с Бурятией и Читинской областью на площади 585838 га в правобережье реки Витим, притока Лены.

Кто знает…

Приложение

МИЛЫЕ ЗЕЛЁНЫЕ ГОРЫ, СОХРАНИМ. ВАС!

"... Милые зеленые горы!.. Когда мне делается грустно, я уношусь мыслью в родные зеленые горы; мне начинает казаться, что и небо там выше и яснее, и люди такие добрые, и сам я делаюсь лучше. Да, я опять хожу по этим горам, поднимаюсь на каменистые кручи, спускаюсь в глубокие лога, подолгу сижу около горных ключиков, дышу чудным горным воздухом, напоенным ароматами горных трав и цветов, и без конца слушаю, что шепчет столетний лес...» (цитата из воспоминаний Мамина-Сибиряка – С.Л.)

Ветер ли нашёптывает эти слова или память извлекает из глубин то, что казалось позабытым; но только эти полные поэзии строки всё звучат в ушах, пока серенькая «Волга», ныряя с увала на увал, уносит нас по лесистой дороге все дальше от Тагила - в Висим. Туда, на родину Мамина-Сибиряка, где, думается, должен побывать всякий, кому дорога отечественная культура и кто хочет полной мерой вкусить красу родимого края.

«Милые зелёные горы...»

Правда, горы не зелёные: на дворе не лето, октябрь, он обрядил их и в золото, и в пурпур,— но, право, от этого они стали только еще красивее, еще живописнее.

Вокруг истинно Маминские места. Бойкие речки, зеркальца-озёра, в которые смотрится лес, как и тогда, когда по этим местам мальчиком бродил будущий певец Урала. Старая насыпь — плотина, пробитая вешними водами; в развале — все ещё не рухнувший, чудом противостоящий разрушительному напору времени сруб — подпорная стенка, сооружение старателей... Шульпиха. Сколько поколений золотоискателей трудилось здесь? Потом прошла драга. Она оставила аккуратно уложенные одна к одной грядки, галечные отвалы, напоминающие пироги на противне. Посёлок Красный Урал, бывший Авроринский прииск; светлые корпуса на взгорье — завод «Урал», оборудующий для культурно-просветительных нужд маломестные автобусы «Уралец».

— Ну, где ещё такая красота? Где ещё такие истинно Маминские, истинно уральские места?— оживлённо оборачивается к нам наша спутница, Татьяна Константиновна Гуськова, заместитель директора Нижне-Тагильского краеведческого музея и зам. председателя городского отделения Общества охраны памятников истории и культуры.— Приезжают москвичи, просят показать «типичный Урал». А вот он, Урал, здесь! Только бы побережнее к нему относились...

Гуськова любит и знает Урал, она увлеченная поклонница творчества Дмитрия Наркисовича, писателя-земляка. Пешком исходила все эти места, знакомые ей чуть ли не до каждой горушки, каждого деревца, по-родному близкие и дорогие. И поэтому вполне понятно, что именно она — один из инициаторов и горячая сторонница идеи создания здесь заповедника Маминской старины.

Ей видятся восстановленные в первозданном виде домик, где родился писатель, трёхоконная избушка-школка, где он учился, «показательные» хатёнки «трёх концов» села — хохлацкого, туляцкого и кержацкого... Сохранённые в неприкосновенности окрестности, где он бродил мальчонкой и юношей, где черпал полными пригоршнями впечатления, осевшие в душе на всю жизнь и отложившиеся в десятках его произведений... Ей видятся с толком проложенные заново охотничьи и старательские тропки за Сулёмом, по которым он пробирался некогда то с «Емелей-охотником» на глухариный ток, то с бородатым старателем к его «хитному», запрятанному в тайге местечку, чтоб увидеть своими глазами, как «золото роют в горах»... Ей видится, что вот идёшь, идёшь по такой тропке, раздвигая плечом нависшие еловые лапы, и вдруг, глядь,— вашгердт, словно только «что оставленный спрятавшимся за лесину «хитником» промывальный ковш у запрудки... Неглубокая, пахнущая сыростью шахтёнка, не дне которой будто и сейчас кто-то копошится... Балаганчик углежога с немудрящим хозяйством лесовика: лопотиной, котелком с деревянной ложкой, сенным ложем...

Музей Мамина-Сибиряка в Висиме

А около — неназойливо, тактично «включённая в комплекс» — выписка из Мамина, относящаяся к этому месту или к этому предмету (как, кстати, сделано в Пушкинском заповеднике)... Видится ей, что приведены в порядок и охраняются и другие ближние к Висиму места, связанные с жизнью и творчеством Мамина-Сибиряка: и Черноисточинский пруд, и «Ушковская канава», и поселок Усть-Утка, где, говорят, сохранился ещё дом сплавщика Савоськи, запечатлённого в очерке «Бойцы»...

За этим, собственно, мы и едем сюда — чтоб поглядеть и убедиться в том, что возможно или невозможно, что никто здесь «за» и «против».

Выезду в Висим предшествовал разговор в Нижнем Тагиле, в Пригородном райсовете. Нам хотелось знать точку зрения местной власти. Алексей Павлович Ульянов, председатель Пригородного райсовета, с готовностью отложил в сторону очередные дела; его заместитель Виктор Фёдорович Бородин тоже принял участие в беседе. Они извлекли из ящика стола карты — одну, другую и, разложив, стали показывать по ним: где находился прежде заповедник, каковы были его границы и насколько — если его восстановить — он затрагивает интересы лесозаготовительного ведомства (пожалуй, главное препятствие в этом вопросе).

Да, заповедник уже был. К сожалению, он просуществовал недолго. Сперва его урезали, а вскоре прикрыли совсем. (Земли, что ли, нам не хватает, просто диву даёшься иной раз!) А между тем, как правильно отмечала не раз в своих докладных и научных записках бывшая сотрудница Висимского заповедника и ещё один его энтузиаст, ботаник Н. М. Грюнер, заповедник здесь был очень необходим.

В прошлом изучение Среднего Урала шло в основном по линии поисков полезных ископаемых, а все прочие слагаемые природы края — животный и растительный мир, гидрогеология и многое другое — оставались без серьёзного внимания; тогда как Урал, подчёркивали Грюнер и другие, представляет здесь особый интерес. Здесь понижение горной цепи, как бы грандиозные «ворота», соединяющие Европу и Азию, что служит «путём проникновения с запада на восток и с востока на запад видов животных и растений, для которых высокие горные хребты в других местах представляют непреодолимую преграду»— как пишет Грюнер.

И ландшафт сохранил много «специфических черт древней горной страны», леса раскиданы на мелких каменистых («скелетных») почвах, проявляя подчас поразительную способность к живучести, под их пологом можно найти немало растений, оставшихся от ледникового периода. Из них можно назвать орхидею Калипсо, «изящное растение с тонким ароматом». Здесь, в районе горы Старик-Камень, водились в прошлом северные олени, до самого недавнего времени было много косуль (их погубила снежная зима 1946 года, восстановить поголовье — задача охотоведов и звероводов). По главному хребту проходит тропа очень выносливой, приспособленной к местным суровым условиям и также охраняемой ныне уральской горно-таёжной пчелы. Тайга темнохвойная, елово-пихтовая (с островками ильма, что также представляет немалый научный интерес), в ней не редкость встретить медведя, лося, рысь, появляются и волки.

К несчастью, заповеднику не повезло с самого начала. Многие интересные в научном отношении участки в него не были включены, и, наоборот, попали такие, природа которых уже была нарушена. Это дало повод недругам заповедника говорить о его малой ценности и полезности. Так получилось, что заповедник — единственный на Среднем Урале!— был вскоре ликвидирован, леса его стали вырубаться. Он просуществовал всего шесть лет: организовали его по инициативе Уральского университета в 1946 году, закрыли в 1951-м.

Впрочем, были и такие, роковые для многих заповедников годы, когда ликвидировали добрую половину их по стране — пятьдесят или шестьдесят заповедников. Теперь восстанавливают.

- Как же будет обстоять с Висимским?

- Надо делать,— решительно произносит Ульянов.— Мы не против. Больше будет порядка в лесах. Зверьё оживет...

- А что мешает?

- Да ничего не мешает,— тем же не допускающим двойственных толкований тоном отвечает Ульянов.— Ну, правда, там сырьевая база Висимо-Уткинского леспромхоза. Он рубит на территории заповедника, уже перебазируется на север. Частично уже ушли. Ну,— председательский палец опять двинулся по карте,— захватывает ещё кварталов десяток-полтора на территории заповедника... если в прежних границах... У Коуровского леспромхоза тоже придется изъять некоторые кварталы. Ну, и всё. Пашен, больших массивов, нет; покосы, правда, есть, жители по берегам речек траву косят. Да это ерунда...

- А дунитовый рудник?— вставляю я, припомнив возражение, услышанное в одном из учреждений Свердловска.— Он же ведёт там добычу камня, нужного, для производства огнеупоров...

- Он не помешает.

- Нам говорили, что если прекратятся лесозаготовки в этом районе, население останется без работы. Называли цифру: пять тысяч человек...

- Пять тысяч! — с ехидцей восклицает Ульянов. На лице Бородина тоже появляется насмешливая улыбка.— Да там всех жителей-то не будет пяти тысяч. Из них девятьсот человек пенсионеры...

Совсем хорошо! Значит, отпадает и это препятствие. А оно, правду сказать, смущало больше всего.

Наши собеседники разговорились. Они оживились и делятся своими планами, желаниями, которые, очевидно, вынашивали уже давно. У каждого районного руководителя есть свои «местнопатриотические» мечты, а тут подвёртывается прекрасная возможность.

- Да, если заповедник открыть, знаете, сколько народу поедет? Туристы едут уже сейчас. Тысячи людей в год. Будете в Висиме — справьтесь, там вам покажут книгу записей. Построить мотель, протянуть дорогу хорошую... Возить туристов, показывать... Уголок старого Урала!.. Пансионат построить. Ходи и смотри, наслаждайся. У завода «Урал» есть Белая гора, где проходят массовые горнолыжные соревнования. Там — пансионат для спортсменов. Туда же туристы... Дорога вчерне дотянута до Черноисточинска, в проекте— дотянуть до Висима. К семидесятому году будет асфальтированная. Пустить автобусное движение. Сейчас узкоколейка: от Тагила — сорок километров — три часа. Неудобно. Хоть сама узкоколейка тоже память прошлого. Её, кстати, можно приспособить в основном для экскурсионных нужд... Посёлок Висим не из числа перспективных, открытия никаких крупных производств не предвидится. Был Висимский район, он вошёл в Нижне-Тагильский пригородный, укрупняли да сливали, а Висим захирел. Хорошего клуба нет. Имеющийся не в счёт: каменный шестигранник бывшей церкви. Деревушка Первомайская уже умирает. А это вдохнёт жизнь, появятся новые занятия, население без дела не останется. Наоборот! Конечно, надо сделать много. Нужна пекарня. Реконструкция плотины (едва дышит, каждую весну боимся, что снесёт). Восстановить, как была прежде. Если не будет плотины, утратится весь вид.

Разговор продолжался в том же духе ещё некоторое время.

Да, видать, всё это не безразлично им; так и должно быть.

Подводим итоги — к чему же мы пришли?

Заповедник составит очень малую долю площади района, и нелепо заявлять, что он в чём-то может стать помехой и обузой.

С чего же начинать? «С какого краю»?

- Надо,— завершая беседу, подытожил Ульянов,— чтоб учёные дали нам свои рекомендации, сказали точно, каким должен быть заповедник, составили смету, указали границы, площадь, а мы примем решение на исполкоме...

А что скажут насчет этого на месте, в самом Висиме?

До Красного Урала с нами ехал третий секретарь Пригородного райкома партии Валерий Васильевич Трухин. Поинтересовались, как смотрит он. Решительно тряхнул головой: «Надо, надо. Пока всё не вырубили!» — «А что, уже сильно очистили?» — «Голо, зверям уже негде жить... Лесовозобновление, правда, на вырубленной площади сильно сделано. Да ведь это уже не то!»

Такой же разговор произошёл у нас и со вторым секретарём райкома, Василием Алексеевичем Кочусовым. В прошлом Кочусов лет шесть, или даже больше, был председателем райисполкома в Висиме, и он очень заинтересованно отнёсся к нашему приезду.

Мы занимались заповедником много лет,— сказал он.— Надо устраивать его. Какой разговор!

Что ж, значит полное единодушие. Остаётся добавить, что УФАН, в лице своей комиссии по охране природы, возглавляемой ректором университета профессором Б. П. Колесниковым, также давно высказался за организацию заповедника. Поддерживают создание его и Общество охраны природы, Уральский университет. Ходатайствует большая группа учёных Москвы. За организацию заповедника высказался маршал Советского Союза Филипп Иванович Голиков, уроженец Урала, а также многие другие видные люди, учёные, историки, краеведы и вообще все природолюбы.

Дорога вверх-вниз, вверх-вниз и всё лесом, лесом. Пашня появилась только перед Висимом. Драга прошла, даже дважды, и в самом Висиме — искалечено русло реки Утки. Мелькнул памятник Мамину на перекрёстке — большая голова в шапке, знакомая по традиционным портретам, на сером гранитном постаменте, на скрещении улиц (мне он показался стоящим как-то сиротливо и неуютно, на вытоптанном месте, без единого цветочка), и мы у дома, где родился писатель.

Памятник Мамину-Сибиряку в Висиме

Дом на пять окон, обшитый тёсом, большой, просторный, под железной крышей, с крылечком. На стене мемориальная доска:

Сейчас здесь библиотека, о чём тоже сообщает табличка у входа. Рядом другой дом, на три подслеповатых оконца, совсем маленький, какой- то игрушечный, кубиком, кажется, вросший в землю, с деревянной кровлей, которая уже давно ждёт ремонта. И также мраморная доска:

ЗДЕСЬ УЧИЛСЯ В 1860-63 ГГ.

ПИСАТЕЛЬ Д. Н. МАМИН-СИБИРЯК

Тут помещалась заводская школа, где преподавал отец будущего писателя. Туда первое время ходил и юный Дмитрий Мамин, позднее прибавивший к своей фамилии «Сибиряк». Оба здания — памятники истории, на государственном учёте.

Висим

Нас встретила заведующая библиотекой Валерия Гавриловна Широкова, крупная, приветливая женщина в синей вязаной кофте. Хозяин дома — библиотека, книгами занята как раз половина; во второй половине — музей. Библиотека — это хорошо, это до некоторой степени даже символично, но...

Говорить много не пришлось: прибыла экскурсия, группа молодёжи из Тагила, и Валерия Гавриловна, извинившись, метнулась к ней, однако вскоре вернулась — показывать музей экскурсантов повела дочка Широковой, ученица седьмого класса Лариса.

Музей не слишком богат, но в нём можно познакомиться с историей Висима. Голосок Ларисы, доносящийся из другой комнаты, бойко повествует о том, что на территории бывшего Висимского района были найдены осколки посуды новгородского происхождения, свидетельствующие о древних связях местного населения с новгородцами. Из личных вещей Дмитрия Наркисовича имеется лишь фарфоровая чашка — дар племянника писателя Б. Д. Удинцева. Она лежит под стеклом на видном месте, в центре экспозиции.

Так вот каков ты, старый Маминский дом, окна которого с одной стороны выходят в Европу, с другой — в Азию... Эта «граница света», как отмечают все биографы Мамина, постоянно занимала его воображение.

Листаю книгу отзывов. Записей много. Читаю наудачу.

«Спасибо, висимцы, что вы так бережно храните память о писателе-земляке. Судьба забросила меня далеко от родных мест, но, вспоминая об Урале, я всегда вспоминаю и о Мамине-Сибиряке. Без него нельзя представить «милые, зелёные горы», всего очарования уральской природы... И. Кортев. Сочи».

«Сегодня, наконец, я побывал в комнате-музее певца Урала Д. Н. Мамина-Сибиряка. Прочитав все его произведения помногу раз, я понял, что, описывая чудесную уральскую природу, он заставляет всех нас ещё больше любить наш Урал и нашу Родину...»

«Отрадно, что висимцы так бережно хранят память о своём земляке, но очень сожалеем, что в музее холодно, не отапливается...»

Это уже укор, и, по-видимому, справедливый.

Но — музей содержится на общественных началах, средствами не располагает.

А между тем, откуда только люди не приезжают сюда: из Свердловска, из Перми, из Салды, Лысьвы. Вот запись — из Ярославского пединститута. Учащиеся, военные, геологи, просто туристы... В год 4—5 тысяч посетителей. Всех надо обслужить, всем показать, рассказать. Это, повторяю, на общественных началах. Хорошо, хоть девочки помогают — Лариса Широкова и её подруги, тоже школьницы. В свободное от уроков время они приходят сюда и исполняют роль добровольных экскурсоводов.

Интерес к музею велик. Цифра четыре-пять тысяч говорит сама за себя. И это, напомним, при полном отсутствии какой-либо рекламы, пропагандистских средств, популяризирующих музей.

- Вывески доброй нет,— сдержанно сообщает Широкова.

И тем не менее, значит, сколь велика известность Мамина-Сибиряка, любовь к нему, если люди идут сюда каждый день!

Разговор переносится в поселковый Совет. Там уже собрались председатель Совета Александр Васильевич Кедун, невысокий улыбающийся мужчина, директор лесхоза Михаил Сергеевич Попович — он в форме работника лесного хозяйства, и ряд других товарищей. Начинает Попович:

- Надо сохранить,— говорит он.— До закрытия были девственные места, спелые леса, нетронутые. В том и состояла ценность заповедника. Когда ликвидировали его — увезли гербарии, чучела животных и птиц. Куда? В заповедник «Денежкин Камень». Теперь он тоже ликвидирован, так что материалы надо разыскивать. Как будто в Висимо-Уткинском леспромхозе осели материалы. Надо вернуть. А может, теперь уже и не вернёшь...— Он широко разводит руками.— Я здесь двадцать пять лет, помню, как было. На моих глазах все изменилось. Говорят, при Демидове рубили куренями, возили в уголь, на домну. Это я для сравнения хочу сказать, как в старину было... Сучки вязали и тоже везли для отопления цехов. Сейчас двадцать процентов бросают, по лесосекам не пройдёшь, всё замусорено. Был 56 тысяч гектаров заповедник или что- то около того. Процентов двадцать вырубили. И продолжают рубить. Сейчас вклинился Уральский леспромхоз и Кировградский, там, где горные леса, кедрачи... Вы думаете,— лицо Поповича принимает хитрое выражение,— почему наши районные начальники теперь все за заповедник, а были против? Потому, что лес рубят теперь леспромхозы другой системы — «Свердлес», а не «Тагиллес». К тому же наши-то работали неторопно, а эти взялись пластать...

- Пластают, пластают,— согласно кивают головами присутствующие.

Мы продолжаем слушать Поповича с напряжённым вниманием. Он — специалист, видит всё трезвым глазом, и по мере того, как со знанием дела раскрывает нам сложившуюся обстановку, грозная опасность, нависшая над бесценными Маминскими местами, вырисовывается всё отчетливее, неотвратимее.

- Деревню Большие Галашки слышали? Была центром заповедника. К ней продвигается Кировградский леспромхоз, наращивает темпы... («Продвигаются»... Как на фронте! В воображении возникают механизированные колонны, со скрежетом железным движущиеся на приступ  Маминского наследия, чтоб снести, уничтожить последние оазисы нетронутой уральской природы... Скорей, скорей остановить их!)... На десять лет нарезаны клетки... Мы и нарезали! Если будут рубить дальше, будет голо... Нужно успевать! Со временем, конечно, лес отрастёт... может отрасти, но будет уже другой. Сменится и животный мир, и травы. Широколистные сменяются на узколистные. Условия лесовосстановления сменяются, вместо хвойного леса может появиться осинник. А это уже какой заповедник!

Прав, прав Попович, нельзя допустить этого. Утратится сама идея сохранения всего в том виде, как было при Мамине.

Надо спешить ещё и по другой причине. Как нам сообщили ещё в Свердловске, на горе Белой будет трасса горного слалома. Трасса всесоюзного значения. Так что район Красного Урала будет очень людным. Это хорошо. Именно об этом мечтают в Пригородном райсовете. Но это и чревато определённой опасностью. Поток молодёжи, если вовремя не принять меры, может по камешку, по веточке разнести всё. Известно, что за народ иные «туристы».

А Попович торопится высказать всё, что накопилось на сердце:

- Помимо всего прочего леса здесь, на водоразделе, имеют водоохранное значение. Река Сулем пересекает весь заповедник. Висимо-Уткинский леспромхоз утопил в ней много леса — вымостил дно, можно сказать. По Межевой Утке всё забито лесом, лес киснет. Шайтанка обмелела совсем: грунтовые воды уходят. Приехал недавно — не узнал, все берега изгажены...

Увы, везде одно. Где появляются лесозаготовители, начинается бесхозяйственность, подчас граничащая с подлинной преступностью, гибнут сокровища природы, выхватываются лучшие куски, а многое бросается. Сведение боров по берегам ведёт к высыханию рек, в том числе таких, как воспетая Маминым-Сибиряком Чусовая. (Он ещё имел возможность наблюдать барочный сплав по Чусовой; а пройдет ли по ней теперь хоть одна баржонка от Коуровки до Чусовского завода! И по реке Тагилу тоже спускали барки по вешней воде, от Нижнего Тагила вниз по течению, до Тюмени и дальше.)

- А как около Висима?

- Висимское лесничество переведено в зелёную зону, заготовителей сюда не пускают.

Слово берёт председатель поссовета Кедун:

- Надо восстанавливать. Глухаря совсем не стало. Леса повырубили. Правда, глухаря и тогда для меня не будет,— шутит он.— Заповедник!

А помочь в самом деле надо. Возьмите хотя бы такой вопрос. Туристы просят открытки на память. С видами здешней природы. Нету. Хотели дать заказ. «Только через Москву».

Разговор снова переходит на музей. Каковы его перспективы, если дело закрутится? Племянник писателя Удинцев сообщал, у него есть кое-что из реликвий,— напоминает Широкова.— Обещал: когда почувствую, что у вас дело твёрдо поставлено на ноги, передам вещи...

В Нижнем Тагиле, в музее, много прижизненных изданий Мамина-Сибиряка. Предметы горнозаводского производства и быта. Тагильчане передадут,— заверила Гуськова.

Кажется, можно подвести итог. Задача, таким образом, распадается на две части: организация историко-литературного и этнографического или, собственно, «маминского» заповедника, с превращением ныне существующего самодеятельного музея-уголка в настоящий, государственный музей — это во-первых. И природного заповедника — во-вторых. Последний, то есть природный, может быть и не сплошным массивом. Выбрать участки, наиболее ценные в научном отношении. Однако и то, и другое органически связано с именем писателя и должно составлять единое целое. Говорят, что у нас даже опыта такого нет — объединения в одном заповеднике истории, этнографии, литературоведения, природы; все заповедники — ведомственные; ну что ж, пусть он появится, такой опыт.

Пока не ясно: должен ли сам Висим каким-либо краем входить в заповедную черту. А данные к этому есть. Именно здесь, как нигде, чувствуешь на каждом шагу, что ты на родине писателя, что он — народный писатель. В Висиме сохранилась кой-какая старина. Есть характерные постройки в три конька (дом — двор — сарай). Цел дом управителя завода (в нём поликлиника). Реставрировать всё это. Сохранить наиболее типичные избы и подворье, наполнив их хозяйственной утварью и орудиями труда того времени. При желании можно попытаться восстановить кое-что и из рабочих устройств старого Висимо-Шайтанского завода, например, вододействующее колесо, кричные молоты.

Подают и такую мысль — открыть в Висиме учебную базу пединститута. Тут и практика, и научная работа в заповеднике.

Мы уезжали из Висима полные надежды. Все, с кем мы ни говорили, все — «за», все, все! Хотя впереди, наверняка, ещё бой с хозяйственниками, с комбинатом «Свердлес» в первую голову. На словах, конечно, и там будут «за». А на деле... Предлогов для проволочек найдётся, конечно, достаточно.

Вспоминаются и замечания московского консультанта, человека, искушённого в таких делах, его опасения: «Нужны доказательства и большой патриотизм местных сил, чтобы добиться утверждения заповедника, связанного, прежде всего, с финансированием». Да, доказательства и патриотизм. Последнее, пожалуй, надо выделить особо. Без любви к родной стороне не бывает патриотизма.

...Снова дорога вверх-вниз, вверх-вниз (на то и Урал!). Мелькают километровые столбики. День — тихий, молчаливый, чуть печальный: осенний, как бы слегка пригорюнившийся — клонится к вечеру. В молчании родятся думы...

Как ни парадоксально, но мы, обладая самой обширной территорией, скупимся на заповедные уголки, крайне неохотно изымаем даже ничтожные участки из хозяйственного пользования, как будто страшась, что от этого может ослабеть, оскудеть могущество страны! А не наоборот ли? Не в таких ли вот Висимах черпал всегда русский человек свою убеждённость и твёрдость, набирался запаса духовных сил, которые вели его на свершение больших дел? Определённый вред нанёс нашим взглядам и тот печальной памяти период хозяйствования, при котором развернулась настоящая «кампания» против музеев и заповедников, на них начали смотреть как на некую ненужную роскошь.

Ещё и на сегодня по отношению к общей площади страны у нас самый низкий процент оберегаемой таким путем земли. Не удивительно ли? По мнению учёных, только на Урале следовало бы иметь 8—12 заповедников (к моменту нашей поездки их имелось всего три). Явно ненормально, что ни одного заповедника нет на Среднем Урале. «Уральский следопыт» поднимал вопрос о Конжаковском Камне — молчание. Правда, недавно мы узнали, что предрешён вопрос о восстановлении другого заповедника — «Денежкин Камень». Но всё равно этого слишком недостаточно для такой большой и всё ещё не полно изученной страны (страны в географическом понимании), как Урал.

На память приходили и грустные, и трогательные одновременно строки из письма Бориса Дмитриевича Удинцева, вместе со своими коллегами — московскими учёными — уже на протяжении нескольких лет добивающегося осуществления своей заветной мечты — учреждения Маминского заповедника: «Жаль висимских лесов, если они окончательно уйдут под топор...

Если бы не болел, нынче обязательно съездил бы в Тагил, чтобы (может быть в последний раз) полюбоваться всеми этими красотами, равных которым я не знаю». С ума не шли и предупреждающие слова американской писательницы-натуралистки Л. Крайслер, слова, полные трагизма, где сердце и разум выступают заодно: «Последние чудесные уголки дикой природы, ныне стираемые с лица земли, представляют собой несметную ценность, лишь смутно ощущаемую человеком и в наши дни стоящую на грани гибели и полного исчезновения».

Нельзя допустить этого, нельзя.

Страшно подумать, да, поистине страшно при мысли, что эти горы перестанут быть зелёными, что живое убранство их сбреет безжалостная рука, а вместе с ним исчезнут и звери, и птицы, жившие тут, быть может, миллионы лет, ещё тогда, когда и человек-то ещё не ходил по этим местам; на веки-вечные уничтожатся их своеобразие и неповторимость...

Нет, нет!

Борис РЯБИНИН

Светлана Лапшина
г. Кунгур

Автор будет благодарна за отзывы и дополнения. E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в браузере должен быть включен Javascript.

Смотрите также: 

Висимский биосферный заповедник на карте: 

Поддержать «Ураловед»
Поделиться
Класснуть
Отправить
Вотсапнуть
Переслать

Гостиницы Екатеринбурга

Рекомендации