15 сентября в Ельцин Центре состоялась встреча с известным уральским писателем Алексеем Ивановым. Событие состоялось в рамках VII форума молодых библиотекарей России «Молодой библиотекарь – профессиональный читатель».
Над какими проектами сейчас работает писатель? В чем сходство «Игры престолов» и нового романа Алексея Иванова? Чем уралец отличается от сибиряка, а Екатеринбург от Перми?
Предлагаем познакомиться с некоторыми наиболее интересными ответами на вопросы, прозвучавшими на встрече.
Ваше отношение к 1990-м годам?
Мне, как писателю, будут интересны 90-е, наверное, всю жизнь. Кроме того, на 90-е годы пришлось время моей молодости. 90-е годы для страны важны тем, что тогда закладывалось то, что существует сейчас. В массовом сознании 90-е годы – это годы катастрофы, развала, национальных бедствий и тому подобные неприятные вещи. Но все же не нужно забывать, что в 90-е годы действовал очень мощный созидательный тренд. Но он не был так заметен на фоне бедствий, которые обрушились на страну, люди не обращали внимания на то, что что-то делается. Но увидеть это созидание посреди разрушения – это увлекательная и сложная задача. Возможно, еще и поэтому 90-е мне бесконечно интересны.
Будут ли у Вас в ближайшее время книги про современность?
На ближайшее время у меня таких планов нет. В ближайшие два года про современность я ничего писать не буду.
Расскажите, пожалуйста, про готовящуюся книгу «Тобол»
Это очень большой проект, посвященный петровским временам в истории Сибири. Он состоит из трех частей. Во-первых, это роман. Роман будет здоровущий. Я еще никогда таких толстых романов не писал. Он будет в двух книгах. Каждая книга толщиной с «Золото бунта». Первая книга выйдет в конце осени – начале зимы, а вторая книга – к концу весны следующего года. Кроме романа будет еще и нон-фикшн книга, то есть та самая история, только рассказанная не как роман, а с опорой на факты и документы, с фотографиями мест. Эта книга будет называться «Дебри» и выйдет, наверное, в конце зимы или середине зимы. Ну а третья часть проекта – это фильм. Это будет 8-серийный драматический сериал. Съемки начнутся в марте в Тобольске. Сниматься он будет год, потом будет год постпродакшн, затем выйдет на каком-нибудь федеральном канале. Также будет сделан полнометражный фильм для проката в кинотеатрах. Сериал будет называться «Тобол», а фильм может быть «Ремезовы», может «Тобол». Но все равно это части общего проекта, в котором задействовано огромное количество людей. Драматургическую часть для этого проекта пишу я.
Вы анонсировали сериал по роману «Тобол». Смотрите сериалы? Как Вы думаете, почему так популярны сериалы сегодня?
Да, это мой любимый вид кинопродукции. Дело в том, что большое, широкоформатное кино переходит в разряд зрелищных спецэффектов для подростков, и серьезному человеку просто не интересно его смотреть. Только в формате драматического сериала современный режиссер может вести со зрителем полноценный диалог во всеоружии средств художественной выразительности. Простой формат фильма уже не всегда это позволяет. Сериал становится востребованным, потому что там работают лучшие мастера.
Кроме того, именно сериал воплощает в себе то, к чему стремилась культура конца XX века, то есть финал эпохи постмодерна. Постмодерн, если упрощенно говорить, - это текст о текстах. Основа сериального постмодерна в том, что в этих фильмах совмещаются парадигмы, которые раньше не совмещались. Например, парадигмы разных жанров. Возьмем суперуспешный сериал «Игра престолов». Там совмещаются сразу две парадигмы: жанр фэнтези и противоположный этому жанру жанр историзма. Фэнтези – это то, что придумано, а историзм – то, что всегда опирается на факты. Как совместить это несовместимое? Раньше никто этого не мог сделать. А сейчас взяли и совместили. Получился отличный продукт. Невзирая на то, что там сражаются на мечах, там драконы и прочая чушь, этот сериал, тем не менее, рассказывает нам языком реализма о нашем мире. И это удивительный эффект совмещения парадигм. Возможно, без этого совмещения этот реалистический разговор о мире на новом уровне вообще был бы невозможен.
Я понимаю, что порою странно слышать такие серьезные рассуждения о таких вроде бы пустяковых вещах, но, тем не менее, именно в массовой культуре формируются основные тренды, и в массовой культуре зарождается будущее. Будущее зарождается не в элитарном искусстве, а все-таки в массовом…
В «Тоболе» я тоже делаю совмещение парадигм. Совместить парадигмы на основе исторического материала мне было страшно увлекательно. Там совмещаются три парадигмы. Во-первых, политический детектив в декорациях XVIII века. Вторая парадигма – это, разумеется, исторический роман. А третья парадигма – это фэнтези.
Вы специалист по уральской идентичности. Можно ли теперь Вас назвать специалистом по сибирской идентичности. Чем уралец принципиально отличается от сибиряка, а сибиряк от уральца?
Да, что-то я из уральца перековался в сибиряка в последние два года. Ну, куда предложили поехать, где предложили интересную работу, туда я и отправился. Сибиряком меня, конечно, назвать нельзя. Все-таки туда корнями я не врос, хотя очень глубоко изучил материал.
А чем по идентичности отличаются... Сибирь – это регион, который осваивался силой человеческой предприимчивости. И предприимчивость – это та основа, на которой и базируется сибирская региональная идентичность. Этим Сибирь отличается от Урала, потому что на Урале главная ценность – это труд.
Как создавался Ваш роман «Золото бунта»?
«Золото бунта» - это очень сложносоставной роман. Часто его воспринимают, как писали московские критики, как «Угрюм-река 2». Я понимаю, почему они так считают. Потому что «Угрюм-реку» они не читали. На мой взгляд, «Угрюм-река» - это очень скучный, унылый роман времен соцреализма, который сейчас читать просто невозможно. Но они смотрели фильм «Угрюм-река», снятый Ярополком Лапшиным на Чусовой. А раз у меня тоже про Чусовую, значит «Угрюм-река 2».
На самом деле роман «Золото бунта» построен очень сложно. Основой его сюжета является не классическая драматургия, а география. Я этот роман писал так, чтобы на каждом интересном месте на реке Чусовой происходило какое-то событие, чтобы это событие обязательно обыгрывало особенности данной географической точки. И, слава богу, это мне удалось. Теперь по этому роману можно объехать всю Чусовую, вспоминая на каждом месте, что в романе происходило. Разумеется, это не случайно, делал я это целенаправленно. В некотором смысле, мой роман был попыткой сделать ландшафт Чусовой интерактивным. Это во-первых.
Во-вторых, для этого романа я придумал идеологическую основу - восьмое церковное таинство стяжение души. Вообще, придумать восьмое церковное таинство – это нехилая задача. Это все равно, что придумать четвертый закон Ньютона. Я очень горжусь своей придумкой.
В-третьих, этот роман написан особенным языком. Многие считают, что где-то в каких-то затерянных деревнях на Чусовой какие-то старушки разговаривали на подобном языке, а Иванов послушал и «заговорил» на таком же языке. Ничего подобного. Это искусственный конструкт, созданный умственным, целенаправленным усилием.
Ну, и в-четвертых. Мне же требовалось создать мир глазами людей XVIII века. Там много источников было, но главный – это книга Владимира Даля «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа». То есть во что люди верили на бытовом уровне, какие у них были приметы, какие представления о всякой нечисти. И на основе работы Владимира Даля я делал мировоззрение людей XVIII века. Для того, чтобы написать этот роман, мне пришлось реконструировать саму систему сплавов «железных караванов», сам собирал материалы. Думаю то, что я реконструировал, это достаточно близко к тому, что было на самом деле.
Ну, и наконец, в этот роман я вложил очень много себя, потому что это первый роман, который я написал как профессиональный писатель. Я 13 лет писал «в стол», никак не мог стать писателем. И, разумеется, у меня в душе накипела ярость: «ну почему судьба и люди не подпускают меня к любимому делу?!». И эту ярость я вложил в своего героя Осташу, которого тоже не подпускали к любимому делу, хотя он и по натуре своей сплавщик, и по образованию сплавщик, и по роду своему обязан быть сплавщиком, а его не пускают на Чусовую. И вот из этих компонентов сложился роман. Я его писал два года, но, конечно, материалы по реке Чусовой я набирал дольше, я еще и книгу по Чусовой писал. Сбор материалов занял еще года три.
Известны отношения Перми и Екатеринбурга. Это два ревностных конкурента. Как вам живется: вы и екатеринбуржец, и пермяк.
Ну, в Перми я давно не живу. На мой взгляд, Пермь и Екатеринбург олицетворяют собой две противоположные тенденции, самопрезентации, стратегии в российской провинции. Екатеринбург – это образцовая региональная столица, а Пермь – это образцовый город-столица провинции. То есть Пермь – это эталонная провинция, а Екатеринбург – это эталон региональной столицы. Поскольку Пермь – это эталонная провинция, она претендует на некую исключительность, то есть все равно столица, хотя и провинциальная. Но на самом деле быть эталонным провинциальным городом – это не значит быть столицей провинции. И вот на этом противоречии и строится извечный конфликт Перми и Екатеринбурга.
Это не единственная причина. На самом деле причин больше. Причина, например, кроется еще и в XVIII веке – во времена горных заводов, когда Западный Урал был вотчиной Строгановых, а Восточный Урал – вотчиной Демидовых. И эти два рода промышленников строили свой бизнес по совершенно разным моделям. Строгановы владели своей землею в собственности, поэтому их предприятия не были столь успешными, как у Демидовых, но зато они оставались столетиями в роду и Строгановы занимались социально ответственным бизнесом. На их заводах сформировался феномен провинциальной интеллигенции. А Демидовы землю в собственности не имели, пользовались ей на посессионном праве, поэтому о рабочих не заботились. Как только завод переставал приносить прибыль, они от него избавлялись. То есть Демидовы были людьми-рвачами. Но это тоже формировало особый тип человека демидовского региона. И, например, в демидовском регионе формировался феномен мастеров. Он был как бы зеркален провинциальной интеллигенции, но все-таки отличался и по способу существования, и по направленности. Это еще одно из объяснений, почему Пермь и Екатеринбург противостоят друг другу. Оба они представляют разные стратегии существования российской провинции.
Вы говорите, что бренд Екатеринбурга строится вокруг катастрофы, связанной с гибелью царской семьи. Может быть, Вы предложите какой-то бренд со знаком «плюс»?
Бренды не предлагают. Если бренды начинают предлагать, значит это какой-то мошенник, который хочет выколотить деньги из региональной власти. Бренды – это всегда функция идентичности. Живой, развивающийся бренд развивается только тогда, когда он опирается на идентичность. Бренд невозможно придумать. Вот, например, Тунгусский метеорит не является брендом реки Тунгуски. Брендом реки Тунгуски являются тунгусы, а не метеорит. Так что бренд, высосанный из пальца, придуманный, навязанный искусственно ничего не даст. Он будет существовать только до тех пор, пока в него вкачивают деньги, пока он на искусственном дыхании. А из реальной истории Екатеринбурга, к сожалению, пока извлекается только один общезначимый бренд – это гибель царской семьи. Печально, потому что в истории Екатеринбурга есть много других вещей, которые тоже могут быть общенациональными брендами: и конструктивизм, и свердловский рок-клуб. Но чтобы они стали общенациональными брендами, их надо как-то развивать, в них надо вкладывать деньги, они должны становиться основой для художественных произведений, основой для каких-то культурологических рефлексий. Но этого особенно не происходит.
В романе «Сердце Пармы» Вы достаточно глубоко описали внутренний мир коренных народов Урала. В последнее время на Южном Урале отрыты новые интересные памятники: Аркаим, геоглиф на Зюраткуле, остров Веры. Кажется, Вам под силу описать мир тех древних народов, которые проживали на Урале. Эта страница истории не раскрыта литераторами.
Не знаю, будет ли мне под силу. Во-первых, я к этим вещам отношусь скептически. Во-вторых, там нет материала для драматургии. Мы не знаем, как они жили, какие у них были проблемы. Почему их истории должны быть близки нам?
Относительно «Страны городов», не думаю, что Урал был какой-то колыбелью. Ну, эти арии откуда-то пришли, пожили там немного и ушли. В крайнем случае, это была остановка, но никак не колыбель. Тем более они после себя не оставили ничего: ни генетического материала (то есть детей своих не оставили), ни культурного влияния, потому что их города были чужеродны местному населению, скрыты с лица земли, никто не знал, что они существовали, пока Зданович не раскопал. Думаю, что подтягивать Аркаим к уральской сути научно некорректно. В общем, я скептик.
Очередь за автографом
Есть ли у Вас рабочий день или пишете по вдохновению?
У меня все дни рабочие, потому что я всегда работаю. Даже если куда-то еду, я всегда думаю, что-то читаю – все равно это тоже работа. Сейчас встреча – это тоже работа. Просто я меняю виды писательской деятельности, и смена видов деятельности является отдыхом. Бывает конечно, когда нет никаких дел и никуда не надо ехать, тогда я утром просыпаюсь, сажусь за компьютер и работаю. Но это не очень часто получается, потому что приходится очень много путешествовать. У меня принцип работы можно сформулировать так: смотри, что пишешь. То есть бывать в тех местах, которые ты описываешь, потому что это очень важно. И поэтому мне приходится много путешествовать. А работа за компьютером для меня – это не работа по часам. Я пишу, скажем так, по киношному принципу. То есть каждый день я себе ставлю целью написать какой-либо эпизод. Если я этот эпизод напишу за два часа – прекрасно, у меня весь день свободный. Если я его буду писать 10 часов – ну значит 10 часов. То есть не по страницам.
UraloVed.ru